Члены—учредители общества сформулировали и апробировали на своих заседаниях новые для науки того времени принципы получения учеными научных результатов и правила их представления коллегам по научному сообществу. Современники назвали такую науку «наукой джентльменов», и вот уже четвертый век ученые во всем мире работают по правилам джентльменской науки и менять их не собираются.
Фото: The Print Collector /Getty Images
Фото: The Print Collector /Getty Images
Джентльмен-одиночка
В наше время старинный термин «джентльмен-ученый» (gentleman scientist) выродился в синоним «независимого исследователя» (independent scientist), то есть финансово независимого ученого, который занимается наукой самостоятельно, не будучи штатным или нештатным сотрудником НИИ, университета, конструкторского бюро и любого другого научного учреждения. Формально именно такими учеными были члены—основатели Королевского общества.
Профессиональными учеными они не смогли бы стать, даже если бы очень захотели. Не только потому, что почти все они занимали высокие государственные должности и полностью посвятить себя науке в силу этой причины не могли, а прежде всего потому, что профессии ученого в современном ее понимании ни тогда, ни раньше, ни еще пару столетий после этого не существовало. Главной функцией европейских университетов раннего Нового времени, доставшихся по наследству от Средневековья, была подготовка элиты духовного сословия. Реформация мало что изменила, «клерикальная интеллигенция» стала кадровым резервом не только священников, но еще и государственных чиновников.
За полвека до создания Королевского общества Френсис Бэкон писал: «Даже в числе тех, кто занимался естественной философией (наукой.— “Ъ-Наука”), она едва ли имела хотя бы одного вполне свободного и полностью отдавшегося ей человека (особенно в недавние времена), разве только нам укажут на пример какого-нибудь монаха, размышляющего в своей келье, или знатного вельможу в своем поместье». Подробно о карьерных траекториях ученых раннего Нового времени можно почитать в интернете в работах профессора Санкт-Петербургского университета Игоря Сергеевича Дмитриева. Это не только интересное, но и практически полезное для современного ученого знание. А если коротко, то дело было так.
Наука как школярство
Королевское общество объединило энтузиастов «новой», исключительно экспериментальной науки с девизом Nullius in verba («Ничего со слов). Обычно историки науки обращают внимание на то, что учреждение Королевского общества было первой попыткой институционализации эмпирической науки, теоретическое обоснование которой дал в своих трудах Френсис Бэкон. Это, несомненно, так, но одновременно это было и первой в Новое время попыткой создать социопрофессиональную нишу ученого в современном ее понимании. По сути, это была попытка создать реальный Дом Соломона из утопии Бэкона «Новая Атлантида», то есть штаб науки, который решает насущные научно-технические задачи общества.
Объективно попытка была удачной, спустя полвека, во времена, когда Королевское общество возглавлял Исаак Ньютон, оно вполне успешно конкурировало по научной результативности с Парижской (Французской) академией наук, созданной на шесть лет позже Королевского общества. Ньютон, простолюдин по рождению, исключительно за свои научные заслуги стал членом английского парламента и был возведен королевой Анной в рыцарское достоинство, став сэром Исааком. Но в масштабе всего общества профессиональный ученый по-прежнему пребывал в социальном статусе scholar.
Русский перевод этого статуса — «школяр» — достаточно точно отражает удельный вес науки в обществе того времени. Только к середине XIX века формируется полноценная профессия «ученый» (scientist, по-французски — un scientifique) с ее уникальными обязанностями и возможностями. А то, как во времена Ньютона и много позже даже образованные люди относились к ученым вообще и Королевскому обществу в частности, наглядно демонстрирует сатира Джонатана Свифта. В «Путешествиях Гулливера» он описал парящий в небесах над реальной жизнью остров Лапута, населенный учеными, которые занимаются научными проектами типа извлечения солнечного света из огурцов и «имеют скверную привычку выпрашивать деньги у каждого, кто их посещает».
Правда, сегодня упрекнуть Свифта в злобной клевете на науку язык не поворачивается. Разные варианты реверсивного фотосинтеза (reverse photosynthesis) — довольно востребованное направление в современной науке. За один его вариант Отто Варбург уже получил в 1931 году Нобелевскую премию в размере 173 тыс. шведских крон (что соответствует 5,2 млн современных шведских крон, или примерно полумиллиону долларов США), но ученые и по сей день не унимаются, настырно вымогая гранты «на извлечение из огурцов солнечных лучей».
Пожизненный «Оскар»
Сегодня Лондонское королевское общество — весьма уважаемое в научном мире учреждение. Оно было и, по сути, остается Британской академией наук, хотя с 1901 года существует The British Academy, созданная по инициативе Королевского общества для того, чтобы английские ученые-гуманитарии и социологи, которых в Королевском обществе традиционно старались не замечать, не чувствовали себя ущербными и тоже имели собственную академию наук.
Стать членом Королевского общества, его иностранным членом или почетным членом (Fellow of the Royal Society — FRS, ForMemRS или HonFRS) — большая честь для ученого. За всю историю Королевского общества в нем состояло около 1600 членов, 280 из них были лауреатами Нобелевской премии по физике, химии и физиологии и медицине (из 382 ученых разных стран, получивших эти премии за время их существования). То есть подавляющее большинство Нобелевских лауреатов в области естественных наук были или есть члены Королевского общества.
Этой чести удостоились 36 российских (включая 15 советских) ученых, а также два российских генерал-фельдмаршала. Первым был Александр Меньшиков, который из денщиков Петра I к моменту избрания в Королевское общество в 1714 году дослужился до второго по влиятельности человека в России. Вторым — младший брат фаворита императрицы Елизаветы Петровны графа Алексея Разумовского Кирилл Разумовский, который по тогдашним российским меркам был человеком ученым. В 14-летнем возрасте он проучился несколько недель в Гёттингенском университете и потом десять месяцев прожил в доме у Леонарда Эйлера, который давал ему домашние уроки. Полученных знаний Кириллу Разумовскому хватило, чтобы стать в 1746 году президентом Российской академии наук и возглавлять ее 52 года.
Особняком стоят королевские члены (royal fellows) общества, сравнительно новое явление в британской науке. Их пока всего шесть, причем пятеро из них — близкие родственники нынешней королевы Елизаветы II. Это ее муж принц Филипп, герцог Эдинбургский; старший сын и наследник престола Чарльз, принц Уэльский; принц Эдуард, герцог Кентский, кузен королевы по отцовской линии; принцесса Анна, единственная дочь королевы; принц Уильям, герцог Кембриджский, внук королевы и старший сын Чарльза и покойной принцессы Дианы, следующий за своим отцом претендент на престол.
Все они образованные люди, но ни один из них отношения к науке не имеет. Разве что принц Эдуард, который имеет такой же чин фельдмаршала, как члены Королевского общества Меньшиков и Разумовский. Шестая royal fellow — не королевских кровей: это баронесса Онора Сильвия О’Нейл, профессор философии, специалист по Канту и президент The British Academy в 2006–2009 годах.
Словом, Королевское общество — гордость британской и мировой науки. Газета The Guardian в 2004 году, стараясь подоходчивее разъяснить читателям престижность общества, писала: «Членство в Королевском обществе — это эквивалент пожизненного “Оскара”». Отцы—основатели общества от такой похвалы, вероятно, в гробах перевернулись, но таковы уж современные мерила общественной значимости науки и ученых.
Просто джентльмены
В списке первых членов—основателей Лондонского королевского общества было 13 человек. Только трое из них по рождению относились к нобилитету (the Nobilitie), то есть от рождения были аристократами. Первый из них — Роберт Бойль (знакомый школьникам по закону Бойля—Мариотта) был сыном первого графа Корка. Его отец из нетитулованного земельного дворянства получил ирландское пэрство от королевы Елизаветы Английской благодаря женитьбе на богатой ирландской аристократке и правильной с точки зрения английских интересов политике, которую он проводил в Ирландии как местный публичный политик и член Тайного совета по Ирландии при дворе королевы Елизаветы.
Второй — Александр Брюс, второй граф Кинкардин, был внуком владельца угольных шахт в Шотландии. Его дед изобрел новую дренажную технологию проходки и начал добычу угля в шахтах, уходящих под морское дно. Уголь из них шел на-гора на насыпных искусственных островах у морского побережья. Большие деньги и покровительство шотландского короля Якова VI принесли деду члена Королевского общества Брюса и самому Александру Брюсу графский титул.
Третий — сэр Роберт Морэй происходил из рода шотландских лэрдов, то есть нижнего класса шотландского титулованного дворянства; верхним классом были лорды. Иными словами, отнести всех их троих к родовитой аристократии можно весьма условно. Остальные члены—основатели Королевского общества происходили из семей высокопоставленных священнослужителей и богатых предпринимателей. В социальной иерархии того времени они были простыми джентльменами.
Как писал их современник: «Мы в Англии делим наших людей на пять сортов — джентльмены, граждане, йомены, ремесленники и работники. Среди джентльменов первый и главный — это король, а также принц, герцоги, маркизы, графы, виконты и бароны. Последние составляют нобилитет и именуются лордами или аристократами (Noblemen). Далее идут рыцари, эсквайры и просто джентльмены, кои могут называться Nobilitas minor». Дословно это можно перевести как «миноритарный нобилитет», а если поискать аналог социальной страты «просто джентльменов» в современном обществе, то лучше других, пожалуй, подойдет определение «средний класс».
Образованный и добродетельный
Не следует забывать, что это было за время в Англии. Только что завершилась Английская революция (1640–1660), с абсолютной монархией было покончено. С nobility native (благородством по крови), как тогда говорили, начинает успешно конкурировать nobility dative — благородство, пожалованное за личные заслуги. Как правило, при этом принималась во внимание образованность (ученость), но не только она.
Выпускник университета имел основания получить статус джентльмена, если демонстрировал добродетель (virtue), причем добродетель, проявленную в конкретных делах на пользу государства. Ну и, разумеется, имел деньги. «Совершенные джентльмены,— писал современник,— это те, которые в придачу к их благородству и к их добродетелям еще имеют значительное богатство для поддержания своего благородства».
Таков был социальный статус джентльменов, организовавших на свои деньги частное общество для совместных занятий наукой. Через год после его первого заседания, в 1661 году, общество получило от Карла II Королевскую хартию, гарантирующую его одобрение и поощрение, еще через два года, в 1663 году,— вторую Королевскую хартию 1663 года, где было зафиксировано его официальное название «Королевское общество Лондона по улучшению естественных знаний». Общество начало получать небольшие казенные субвенции.
Само по себе королевское одобрение, наверное, было приятно основателям общества, но и только. В английской истории подобные хартии монархи раздавали веером. Например, знаменитый лондонский сумасшедший дом Бедлам получал Королевские хартии и субвенции от короля Эдуарда III во время Столетней войны и от короля Генриха VIII в XVI веке. Важнее для членов Королевского общества было, наверное, все-таки одобрение свыше их науки.
Принуждение к джентльменству
Изучение природы было далеко не новым занятием, но джентльмены из Королевского общества провозгласили своей целью «новую науку», принципы которой были сформулированы за полвека до этого Френсисом Бэконом. Бэкон для современных ученых, как Карл Маркс — для коммунистов. И те, и другие их трудов не читали, разве что в виде цитат, но точно знают, что их главный теоретик прав всегда и во всем.
Джентльмены из Королевского общества труды Бэкона читали самым внимательным образом и извлекли из них главное для себя: в науке ничему нельзя верить на слово, все надо проверить и перепроверить самому. Как писал первый историк Королевского общества Томас Спрат, «натурфилософ должен начинать там, где заканчивается мораль». Иными словами, в науке нельзя верить на слово даже джентльмену.
Понятно, что парадигма всеобщего недоверия не могла стать главным принципом науки в Королевском обществе. И джентльмены из Королевского общества договорились о правилах и процедурах представления полученных ими научных результатов на всеобщее обсуждение, а также правилах ведения научной полемики, гарантирующих мир в Королевском обществе и натурфилософском (научном) сообществе в целом. Для этого из деятельности научного сообщества должна быть устранена всякая личная, политическая или иная заинтересованность, кроме заинтересованности в получении реального знания о природе.
Как пишет американский историк науки Стивен Шейпин, «член (Королевского.— “Ъ-Наука”) общества должен был развить в себе такие добродетели, как скромность, смирение, дружелюбие, постоянное желание учиться и умение уступать суждениям других людей». По сути, это и есть добродетели джентльмена в широком смысле, не только в научном. И как бы ни смешно это звучало сейчас, именно на этих джентльменских добродетелях держится и работает вся современная наука. Любое отступление от них автоматически означает, что в этом месте наука закончилась и началось что угодно, только не наука.
В свое время социальное доверие к джентльменам в науке трансформировалось в социальное доверие всего общества к науке. В наше время, когда отношение к джентльменству в лучшем случае ироническое, доверие к научным результатам и профессиональная порядочность ученого обеспечиваются иными способами: научной экспертизой, практикой анонимных рецензий, конкурсами на занятие научных должностей, антиплагиатным софтом и т. п. Но сути дела это не меняет: если принуждение к джентльменству в науке дает результат, глупо им не пользоваться. Как образно выразился тот же Стивен Шейпин: «Good manners made good knowledge», что можно перевести так: «Хорошие манеры всегда давали хорошие научные результаты».