панихида
Вчера в Москве на Дубровской улице служили панихиду по погибшим год назад заложникам. Никого из начальства не было. Начальство приезжало на Дубровку три дня назад. Вероятно, потому, что начальство считает исторической датой захват заложников. Тогда как люди исторической датой считают гибель своих близких.
Стояли под снегом. В очереди к рамкам металлоискателей. Родственники погибших заложников Дубровки, объединившиеся в общественную организацию "Норд-Ост", говорят, что эти самые рамки металлоискателей, и милицейское оцепление, и две машины скорой помощи суть вклад правительства Москвы в организацию панихиды. Еще родственники говорят, что если б не их усилия, то про годовщину постарались бы забыть. Памятник поставили бы, конечно, а вот мемориальной доски в 130 имен на стене театра не было бы. Они говорят, что унизительнее всего в этот год было получать справки. В справках не хотели писать, например, что погибший погиб от отравления и что пострадавший находился в больнице с диагнозом "отравление".
На мемориальной доске против некоторых фамилий стоят инициалы, против некоторых — имена. Если на мемориальной доске выбиты фамилия и имя, значит, погибший — ребенок. Их много.
Еще есть официальный список из 37 детей, оставшихся сиротами. И есть неофициальный список — из 57 детей.
Вот пожилая женщина в черном платке. У нее год назад погибли сын и жена сына. Теперь она воспитывает двоих внуков пяти и семи лет. Когда она уходила на панихиду, внуки оставались с дедушкой. И чтобы дедушке легче было с мальчишками сладить, она предложила ему поставить в магнитофон кассету с детскими песенками. И дедушка поставил кассету, но почти сразу выключил и убрал подальше в шкаф. Потому что первая песня на этой кассете — из мультфильма про мамонтенка: "Плыву я сквозь волны и ветер к единственной маме на свете". А вторую песню поет бодрый детский хор: "Папа может, папа может все, что угодно". А нету ни папы, ни мамы. Есть только их портрет в куче цветов под стеной театрального центра на Дубровке. Мама улыбающаяся у папы на коленях.
Напротив театрального центра лужайка. Довольно большая. И в начале лужайки плотными рядами выстроены таблички с именами и фотографиями. Похоже на новое кладбище, когда свежие могилы занимают лишь небольшой участок отведенной под кладбище земли, но смотришь и понимаешь, что через год-два могил станет больше. И рядом с именами своих родственников эти люди воткнули еще табличку с вопросом "Кто следующий?". Они уверены, что будут еще жертвы.
Зоя Чернецова, у которой погиб здесь сын, служила медсестрой в Афганистане. Она говорит:
— Есть же военная медицина. Почему не была развернута медсанчасть, прямо здесь на этой площади? Почему не оказывали первую помощь? Почему не сортировали раненых? Почему врачей не предупредили? Почему расследования не было? Кто-то же виноват?
Эти слова Зоя Чернецова говорит начальнику Московской службы спасения Александру Шабалову, а тот — большой такой и печальный человек в синей телогрейке — он кивает:
— Я сразу сказал, что большинство погибших здесь на совести организаторов штурма. Пока не проведено расследование и не названы виновные, вина, стало быть, на господах Шойгу и Лужкове, потому что они руководили спасением.
В этой толпе возле этой похожей на кладбище лужайки каждая вторая женщина с заплаканными глазами говорит:
— Спасения никакого не было. Надо признать, что штурм был, уничтожение террористов было, а спасения людей не было. Надо это признать, иначе в следующий раз опять будет штурм и опять не будет спасения.
Я спрашиваю, откуда они знают, что будут следующие разы, а эти женщины с заплаканными глазами смотрят на меня как на сумасшедшего, потому что за этот год было уже несколько террористических актов и уничтожение террористов было несколько раз, а спасения не было ни разу.
Мимо рамок металлоискателей проезжает японский микроавтобус. Из автобуса выходит православный священник и волочет к мемориальной доске привезенный с собою аналой. И в автобусике этом можно купить свечки. И епитрахиль батюшка надевает поверх пальто. И начинает служить панихиду. Эти 130 человек — невинноубиенные. В принципе они должны попасть в рай.
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН