театр премьера
Художественный руководитель Нового драматического театра Вячеслав Долгачев поставил новый спектакль "Время рожать" по одноименной книге Виктора Ерофеева, составленной из рассказов молодых российских писателей. МАРИНЕ Ъ-ШИМАДИНОЙ показалось, что качество постановки окупает дальнюю дорогу на улицу Проходчиков, которую осиливает редкий театральный критик.
"Он чистит зубы в туалете поезда, напевая себе под нос" — примерно с таких слов, напоминающих первые строки романа Олеши "Зависть" "Он поет по утрам в клозете", начинается спектакль "Время рожать". Принадлежат эти слова перу уже современных авторов Владимира Белоброва и Олега Попова. Их рассказ "Муха, или Лаврентий Зайцев в командировке" вошел в сборник Виктора Ерофеева "Время рожать", а потом вместе с девятью другими рассказами из книги угодил на сцену в постановке Вячеслава Долгачева. Судьба командированного Зайцева, который поймал в туалете муху и посадил ее в мыльницу, чтобы спаси от мороза, встретил в городе Уссурийске девушку своей мечты, а потом потерял ее среди уссурийских сугробов вместе с документами, деньгами и всем имуществом, за исключением мыльницы с мухой, стала главным стержнем спектакля. Вокруг разворачиваются все остальные сюжеты: о девушке-киллере, спасающей заказанного ей друга детства, о двух днях из суматошной жизни Жени Д., молодой, но уже опытной журналистки, в поисках любви, о криминальном случае на детской площадке, о захолустной деревне Алпатовке с ее чуть придурковатыми жителями и заколдованным лесом, в котором регулярно пропадают свиньи, люди, несгораемые сейфы и целые прокурорские комиссии, и, наконец, о человеке, который из принципиальных соображений убивает нуворишей, чтобы освободить из затхлого плена толстых тел их нежные и трепетные души. Режиссер назвал все это "групповым портретом поколения в полете на фоне тоски по оседлости". Но составленный им коллаж из совершенно разных по стилистике рассказов можно назвать еще и обобщенным портретом современной пьесы — мозаичной, ироничной и зачастую сочетающей самые грубые реалии современного быта с элементами мистики и фантастики.
Сама постановка тоже представляет собой целый дайджест всевозможных режиссерских приемов, призванных создать для не связанных друг с другом, происходящих в разных местах историй общий контекст. На авансцене стоят четыре прозрачных контейнера с водой, землей, листьями и еще чем-то белым — для каждого из времен года, которые всегда под рукой, если нужно изобразить снегопад, каскад грязи из-под колес машины или ту же песочницу, в которой дети хоронят мертвого крота. На служащий задником бумажный экран в режиме реального времени проецируют видеоизображения, крупные планы играющих артистов и на нем же что-то пишут, чертят и рисуют с помощью аэрозольного баллончика с нитрокраской. Девственно чистый лист постепенно скрывается под слоем разноцветных каракулей, а в конце спектакля его и вовсе срывают вместе с многочисленными свидетельствами бурлившей на его фоне жизни, наглядной метафорой которой он, собственно, и является. В спектакле есть и множество других остроумных находок. Транспорт на сцене изображают радиоуправляемые игрушки. Модную в последние время поливариантность происходящих событий режиссер отрабатывает с помощью эффекта обратной перемотки: расстрелянные братки сначала картинно падают на землю в рапиде, а потом точно так же, но с удвоенной скоростью встают и как ни в чем не бывало продолжают потягивать из своих стаканов.
Участвующие в постановке молодые артисты чувствуют себя в стихии современной литературы как дома. Они с азартом и увлечением играют своих ровесников и, может быть, самих себя — безбашенную, отвязную, но взыскующую идеала молодежь. И если бы не чрезмерная затянутость и некоторая перегруженность спектакля, "групповой портрет поколения в полете" можно было бы назвать вполне удавшимся.