Во вторник Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) отказал в удовлетворении жалобы трех наркозависимых, которые в России не смогли добиться лечения методом опиоидной заместительной терапии. В своем решении суд указал, что вопросы общественного здравоохранения находятся в пределах «свободы усмотрения со стороны национальных органов власти». По просьбе “Ъ” адвокат двух заявителей Михаил Голиченко комментирует решение суда.
Адвокат Михаил Голиченко
Фото: Макс Новиков
Адвокат Михаил Голиченко
Фото: Макс Новиков
Решение Европейского суда по правам человека по вопросу о запрете опиоидной заместительной терапии (ОЗТ) в России, безусловно, плохой прецедент, так как ЕСПЧ не признал нарушения права на частную жизнь в связи с полным запретом ОЗТ в России. Но постановление ЕСПЧ совершенно не означает, что у России нет обязанности снять запрет на ОЗТ и представить доступ к ОЗТ для людей с наркотической зависимостью. ЕСПЧ — важный, но далеко не единственный международный орган, занимающийся мониторингом соблюдения международных договоров о правах человека, которые подписала Россия. Она является страной—участницей многих договоров о правах человека, равных по силе Европейской конвенции.
На сегодняшний день пять других аналогичных ЕСПЧ по своей правовой природе международных мониторинговых органов дали России четкие и настоятельные рекомендации о необходимости немедленного доступа к ОЗТ для наркозависимых либо выразили озабоченность в связи с тем, что ОЗТ в России запрещена.
Речь идет о Международном комитете по экономическим, социальным и культурным правам, который мониторит соблюдение Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах; Комитете ООН против пыток, который мониторит соблюдение Конвенции ООН против пыток; Комитете по ликвидации дискриминации в отношении женщин (Конвенция о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин); Комитете о правах инвалидов (Конвенция о правах инвалидов); Комитете по правам человека (Пакт о гражданских и политических правах). Таким образом, решение ЕСПЧ по ОЗТ не означает, что запрет на ОЗТ в России не является грубым нарушением прав человека.
Рекомендации, данные конкретной стране международными мониторинговыми органами по правам человека,— это ключи для толкования международных договоров, за мониторинг которых они отвечают. Если бы ЕСПЧ вынес решение в пользу заявителей, то в решении ЕСПЧ не было бы прямых указаний о том, как Россия обязана выполнить общие обязательства создать условия для того, чтобы новые подобные нарушения не происходили. То есть это на усмотрение страны — принять закон, создать иные условия для того, чтобы указанные в решениях ЕСПЧ последствия не повторялись. Денежные компенсации выплачиваются, и это единственная часть решений, которую нельзя толковать как-то иначе. В отличие от решений ЕСПЧ другие мониторинговые органы дают более четкие рекомендации о том, как исполнять международный договор. Например, в 2011 и 2017 годах Международный комитет по экономическим, социальным и культурным правам дал четкую рекомендацию обеспечить политическую, финансовую и правовую поддержку программам опиоидной заместительной терапии на основании рекомендаций ВОЗ. Такие рекомендации комитета — это ключ к тому, как Россия обязана толковать международный Пакт об экономических, социальных и культурных правах, принимая во внимание, во-первых, обязательство добросовестно исполнять свои международные договоры, как того требует венская конвенция 1969 года «О праве международных договоров», а во-вторых, положение ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, где сказано о преимуществе международных договоров перед внутренним законодательством в случаях противоречий между ними.
Почему в международной системе прав человека возможно вынесение разных решений аналогичными по своей правовой природе мониторинговыми органами по соблюдению и защите прав человека? Причина в разных видах и объемах прав, которые защищают разные международные договоры. Доступ к ОЗТ — это в первую очередь вопрос охраны здоровья населения, а значит, сфера социальных и экономических прав, таких как право на здоровье. Европейская конвенция, за соблюдением которой следит ЕСПЧ, напрямую право на здоровье не защищает. На основании практики ЕСПЧ вопросы об охране здоровья и доступе к медицинским препаратам могут рассматриваться в рамках защиты права на свободу от жестокого обращения (как правило, в контексте мест лишения свободы), права на частную жизнь, а также права на защиту от дискриминации. При этом также на основании практики ЕСПЧ государствам заведомо дается широкая свобода усмотрения в выборе мер охраны здоровья, даже если эти меры в той или иной степени ограничивают гарантированные Европейской конвенцией права. Именно широкая свобода усмотрения и стала причиной вынесения ЕСПЧ решения не в пользу заявителей по делу об ОЗТ. То есть ЕСПЧ счел вопрос запрета или разрешения ОЗТ на территории России делом самой России в пределах ее свободы усмотрения.
Например, судья Хелен Келлер (ее особое мнение представлено после решения суда.— “Ъ”) не согласилась с большинством и привела свою оценку всем трем жалобам заявителей в особом мнении, изложенном в конце постановления ЕСПЧ. Свое особое мнение судья Келлер начала словами об огромном практическом значении поставленных перед судом вопросов, особенно с точки зрения многих тысяч людей, которые находятся в сходной с заявителями ситуации в России. Затем судья Келлер привела доводы о неверной оценке приемлемости жалоб двух заявителей, а также о неверном определении предмета рассмотрения, который был выбран большинством судей по данному делу. Судья Келлер выразила мнение о необходимости по всем трем жалобам признать нарушения ст. 3 (право на свободу от пыток), ст. 8 (право на частную жизнь), ст. 14 (право на свободу от дискриминации). Именно таким должно было бы быть постановление ЕСПЧ, если бы не были допущены серьезные ошибки, о которых пишет судья Келлер.
Более подробно о том, по каким основаниям ЕСПЧ пришел к выводу о том, что запрет ОЗТ в России находится в пределах свободы усмотрения.
Во-первых, суд рассматривал жалобу только одного заявителя, а не трех.
Суд посчитал жалобы двух других заявителей неприемлемыми в связи с тем, что на момент коммуникации с Россией (в 2015 году) эти заявители были в ремиссии, а, значит, доступ к ОЗТ им не нужен.
Подобный подход со стороны ЕСПЧ ничего, кроме огорчения, не вызывает. В своих жалобах заявители указывали, что наркомания — хроническое заболевание, для которого возможны длительные ремиссии и срывы, особенно с учетом того, что у каждого заявителя был более чем десятилетний опыт наркотической зависимости и активного употребления героина. Никто не может гарантировать, что человек с зависимостью не вернется к употреблению даже после длительной ремиссии. В период срыва доступ к ОЗТ может быть жизненно важным для того, чтобы сохранить жизнь и дальнейшее улучшение здоровья человека. ЕСПЧ эти доводы проигнорировал. Более того, заявители приводили аргументы, что оценка запрета ОЗТ в России важна не только с точки зрения доступа к ОЗТ в какой-то конкретный короткий момент (когда, к примеру, наступает ремиссия), а с точки зрения того этапа, когда заявители находились в активном употреблении, пытались лечиться доступными в РФ неэффективными методами, а в ОЗТ им отказывали. В отношении двух заявителей ЕСПЧ проявил сомнительную логику, как если бы ремиссия означала стопроцентную гарантию от будущих срывов. О том, что такой подход неверный, свидетельствуют факты одного из заявителей, который после окончания коммуникации с ЕСПЧ в 2015 году срывался дважды и в конце концов был вынужден уехать в другую страну, где сейчас является пациентом ОЗТ.
Во-вторых, суд неверно определил предмет оценки при разрешении дела. Все заявители просили оценить на соответствие конвенции абсолютный законодательный запрет в РФ таких жизненно важных для лечения наркомании препаратов, как метадон и бупренорфин. При этом в своих аргументах заявители сообщали суду, что именно абсолютный характер запрета не позволяет им получить доступ к жизненно важным, эффективным и рекомендуемым ВОЗ методам лечения наркомании, даже несмотря на факт, что многочисленные попытки лечения заявителей доступными в РФ методами не приводили к долгосрочной ремиссии.
Вместо оценки абсолютного характера запрета ОЗТ суд сосредоточил анализ на том, что заявители якобы просят доступ к «лечению по своему выбору».
Именно ошибка в выборе предмета анализа привела к тому, что суд согласился с выводами властей Российской Федерации о том, что заявитель якобы не воспользовался всеми доступными в России методами лечения. Такой вывод был сделан судом, несмотря на заключение международных экспертов, которые указывали, что в состоянии заявителя ОЗТ является именно тем методом лечения, который медицински обоснован, а методы лечения, одобренные в России, будут ставить заявителя в ситуацию дополнительного риска. В параграфе 131 решения суд заметил «с удовлетворением», что в России доступны привычные, научно обоснованные методы лечения, хотя на основании рекомендаций ВОЗ именно ОЗТ является таким методом лечения, тогда как основанное на немедленном отказе от наркотиков лечение, доступное в России, таковым не является.
Далее суд оценил широту свободы усмотрения властей России в вопросе о запрете ОЗТ. В своей оценке суд сослался на то, что Россия якобы имела основания опасаться за здоровье, общественную безопасность и нравственность населения, когда ставила под запрет ОЗТ. При этом суд по какой-то причине проигнорировал аргументы, которые представили заявители и многочисленные третьи лица, о том, что большинство российских аргументов об опасности ОЗТ были сильно преувеличены либо требуют менее радикальных, чем полный запрет, мер регулирования. Кроме того, при оценке широты свободы усмотрения властей России суд не оценил тот факт, что из всех стран Совета Европы ОЗТ находится под правовым запретом только в России. Именно отсутствие запрета ОЗТ является ярким доказательством европейского консенсуса по отношению к этому виду лечения. Однако суд посчитал, что консенсуса нет, так как в странах Совета Европы применяются разные нормативные способы регулирования вопроса ОЗТ.
Что дальше? ОЗТ необходима в РФ на фоне эпидемии ВИЧ, гепатита, проблем с обеспечением приверженности лечения туберкулеза среди людей с опийной зависимостью, а также на фоне низкой эффективности доступных в РФ методов лечения наркомании, что часто приводит к пыткам и даже убийствам пациентов, которых пытаются удерживать в реабилитационных центрах силой. Одно неверное решение ЕСПЧ не снимает с государства ответственности обеспечить ОЗТ на основании множества других международных договоров, равных по силе Европейской конвенции.