С точки зрения науки, определение корпоративной социальной ответственности (КСО) появилось во второй половине XX века, в России преподавать аналогичные курсы начали в «нулевых». О разнице между западным и российским подходом к КСО, трансформации термина и отечественной практике применения в интервью изданию рассказала директор структурного подразделения Санкт-Петербургского государственного экономического университета «Высшая экономическая школа», доктор экономических наук, доцент Яна Клементовичус.
— Когда в России начали преподавать программы КСО?
— Я думаю, что с начала 2000-х годов. На самом деле, не сразу это называлось КСО — сначала были курсы, связанные с социальным развитием, социальной ответственностью. Вообще понятие КСО в России появилось в начале — середине 1990-х. И, наверное, справедливо использовать слово «калька», говоря о том, что многие понятия и определения были скопированы из иностранной литературы. Большой разницы в преподавании КСО в России и на Западе сейчас нет. Но есть те идеи, которые уже оформились для западных компаний, стали абсолютно понятными, но пока неприменимы в России, невостребованны. Компании ориентируются на общественный запрос, поэтому развитие КСО в России напрямую зависит от эволюции общества и бизнеса.
— Как давно преподают КСО на Западе?
— Понятие социальной ответственности бизнеса появилось в США уже в пятидесятых-шестидесятых годах, когда вопросы этики корпоративного управления стали обсуждаться в разрезе требований общественности.
— Что послужило стимулом для этого в пятидесятые-шестидесятые годы?
— Думаю, это был диалог общества с бизнесом. В шестидесятые годы в условиях широкого распространения информации начинают активно развиваться институты гражданского общества. В обществе накапливается ожидание того, что бизнес должен вести этично: предприниматели должны работать не только ради зарабатывания сверхприбылей, а проявлять заботу и участие в развитии общества. Я связываю это с публикацией в 1953 году книги Говарда Боуэна (экономист из Университета Айова.— “Ъ”) «Социальная ответственность бизнесмена». По сути, она стала разъяснением того, почему менеджмент должен меняться, почему менеджмент должен задумываться о последствиях ведения бизнеса. Это восприняла более прогрессивная группа руководителей, которые согласились с идеями экономиста. В семидесятые важным этапом в совершенствовании идей устойчивого развития стали решения и инициативы со стороны ООН. Конечно, это скорее были декларации, которые устанавливали некие рамки, предлагали модели взаимодействия и развития общества, государства и бизнеса. Но эти вещи стали находить отражение в практике ведения бизнеса.
— А зачем бизнесу что-то дополнительно делать, если он и так платит налоги государству и делегирует ему решение социальных вопросов?
— К сожалению, в России очень неправильно перевели термина social responsibility — он свелся к «социальному» в прямом понимании этого слова. На самом деле надо было бы переводить как «ответственность бизнеса перед обществом». Понятие намного более емкое, его нельзя ограничивать сугубо вопросами реализации проектов социальной направленности. Когда в России говорят о КСО, то часто сужают программу до меценатства. Но это один из самых базовых путей участия бизнеса. Это проявление готовности бизнеса, топ-менеджмента и работников воспринимать роль компании, в которой они работают, в том числе ее роль для общества. В определенной степени это система ценностей. Нельзя просто повесить на стену свод правил. Один из основополагающих документов в теме устойчивого развития — «10 принципов ответственного ведения бизнеса».
Благотворительность и меценатство — это часть КСО, но существует пирамида зрелости. Первое, с чего начинает действовать компания,— это уплата налогов, потом реализует благотворительные программы, а дальше — системная забота о персонале и постепенное участие в развитии общества. На проблему надо смотреть глубже. Все-таки инвесторы часто приходят в новые регионы, а налоги уходят в федеральный бюджет. Правительство управляет всей денежной массой сообразно своим приоритетам и своим представлениям о времени наступления тех или иных событий. Многие компании вкладывают средства в развитие персонала, это тоже КСО. Руководство хочет видеть в команде более мобильных, проактивных менеджеров.
На уровне государства инициированы нацпроекты по здравоохранению, безопасности и многим другим отраслям. Предполагается, что каждый работодатель должен провести системную работу внутри себя и, даже располагая самыми скромными ресурсами, отстроить ту модель, которая бы позволяла достигать улучшения показателей здоровья, труда, безопасности, комфортности условий, развития сотрудников. Это не вопрос мегаденег, а вопрос менеджмента. Сейчас государство больше работает на опережение, инициируя идеи, но если говорить честно, то не всегда региональные власти готовы их воспринимать. Это вопрос либо технократического пути управления, когда спустили-подписали-отчитались, либо активная модель.
— Рассчитывает ли бизнес на льготы, ведя политику КСО?
— Я бы сказала, что бизнес имеет право и намерения ожидать создания благополучных условий для своего бизнеса, но думаю, что неправильно воспринимать эту идею буквально. Если посмотреть с другой стороны, то, когда новый инвестор входит в новый регион, его никто не знает. И компании надо понять, от чего будет зависеть успешное развитие бизнеса. Ей надо войти в сообщество. Это значит — показать, что репутация компании надежна, что предприятие готово соучаствовать в тех проблемах, с которыми сталкивается регион. Есть примеры реконструкции системы водоснабжения в городах, когда компания понимала, что вопрос качества воды важен, потому что ее же сотрудники будут пить эту воду. Да, крупный инвестор приходит к федеральным и региональным властям, власти обещают помогать, но говорят: «И вы нам помогите». Это вопрос взаимной зрелости. Если уровень властей достаточно зрелый, то это не вопрос только денег — это вопрос создания механизма, который позволяет инвестору реально участвовать в развитии местного сообщества, осознавать, почему те или иные программы находятся в приоритете. Приятно удивляет, когда проводишь интервью с муниципалитетами ЯНАО, а у них системно прописаны стейкхолдеры, выстроены приоритеты, сформированы запросы к бизнесу. Если, например, необходимо развивать школы, почему бы не участвовать в развитии социальной инфраструктуры. В то же время, если наблюдаются проблемы с рынком труда — а это особенно важно для северных, малонаселенных регионов,— то инициативы бизнеса направляются туда. Чем более четко сформулированы задачи, тем быстрее они превращаются в социальные целевые программы, которые понятны и для бизнеса, и для региона. Некоторые компании идут дальше. Они говорят о том, что должны дотягивать до своего уровня подрядчиков, заботиться о них, способствовать их развитию, принятию новых, современных методов управления. Это вопросы, которые сейчас в России начинают обсуждать и продвигать прогрессивные компании.
— Какие документы устанавливают основы КСО?
— В 2011 году на уровне комиссии ЕС получила закрепление Стратегия по корпоративной социальной ответственности, а в 2014 году была принята Директива по раскрытию нефинансовой отчетности. В России в 2018 году выпущена правительственная Рекомендация по публикации нефинансовой отчетности, действует комитет по социальной ответственности, инициативы поддерживает РСПП. Нефинансовые отчеты в мире публикуют порядка 10 тыс. компаний, в России —150–200 организаций. Традиционно это отрасли, которые зависимы от инвестиций. В России КСО-инициативами занимаются компании сырьевого сектора, транспорта, телекома и ритейла.
На развитие КСО на Западе повлияли компании, которые котируются на бирже. Биржи и инвестиционный сектор выставили очень четкие требования, запросы на предоставление информации нефинансового толка. Это стало импульсом: компании должны понимать, принимая то или иное решение, что в отношении любого нового проекта проделана аналитическая работа, которая позволит нивелировать риски, в том числе нанесения вреда окружающей среде и обществу.
— Какие примеры КСО-программ вы запомнили?
— У нас был интересный опыт: мы работали с немецкой компанией, и когда вышла Директива 2014 года, для них важно было понять, на каком уровне они находятся относительно других. Конечно, они работают в России, но руководствуются Директивой ЕС. Компания работает совместно с одной из крупнейших газовых корпораций России, они хотели понять, могут ли они на таком же уровне поддерживать и реализовать социальные проекты. Мы выезжали в регион, анализировали, каким образом они могут реализовать социальные проекты. Просто задача была — систематизировать тот опыт, который накапливался в компании много лет, осознать важность этих проектов не только для самих компаний, но и для конечных получателей.
— Как вы считаете, на законодательном уровне стоит ввести обязательство публиковать нефинансовую отчетность?
— Это уже почти становится обязательным. То, что приносится «сверху»,— это рамка, а дальше все зависит от того, как развивается общество, правовая система. Какие-то компании начнут задумываться о реальных условиях персонала, а кто-то дождется, что придет трудовая инспекция и выпишет кучу штрафов — и только с этого момента руководитель задумается о том, что работать надо по-новому. К сожалению, второй вариант работает чаще.
— Какой запрос у российского общества к бизнесу?
— Запросы, по-моему, невысокие и разные. По работе мне часто приходится ездить в регионы, бывать в небольших городах. В некоторых областях присутствуют сильные корпорации, которые профессионально ведут тему социальной ответственности бизнеса, и качество жизни повышается быстро. Не просто обеспечивается комфорт среды, а происходит именно взаимное участие общества и бизнеса в развитии социума: жители осознают, что развитие конкретной компании в регионе определяет качество школ, дорог, социальной инфраструктуры. Перемещаясь чуть дальше от этого конкретного региона, мы видим совершенно другие условия. В большом городе трудно понять значение таких корпораций для области: в столицах много компаний, хороший уровень развития инфраструктуры и качество жизни иное.
— Если мое предприятие с 2020 года планирует развивать программы КСО, что надо сделать, какие документы изучить?
— Есть стандарты ISO и ГОСТы, которые дают рамку того, что мы называем КСО. Можно ознакомиться с руководством по социальной ответственности, со стандартом ГОСТ, по которому компания может сама оценить по профилям своей деятельности степень участия в социальной ответственности, таким образом проведя у себя аудит. Иногда оказывается, что компания и не знает, что она многое делает для развития общества. Но, конечно, не бывает, что вчера компания решила опубликовать нефинансовый отчет, а завтра он уже вышел.
Развитие КСО — это не только об объемах финансирования или о примерах каких-то ярких проектов. Я отмечаю, что российские компании стали закладывать показатели нефинансового толка в KPI — это становится сигналом для менеджмента и запускаются поведенческие практики. Теперь ясно, что необходимо думать не только о том, чтобы нарастить объемы или решить производственные задачи, но и о том, какие последствия для общества будут у каждого из решений руководства. Компания задумывается о своих стейкхолдерах. В общем, любая деятельность любой бизнес-структуры несет риски нанесения вреда окружающей среде.
— Как вам кажется, куда будут двигаться программы КСО в перспективе 5–10 лет?
— Важным может стать развитие корпоративного управления применительно к практике КСО. В 2019 году ВЭШ совместно с Ассоциацией независимых директоров запустила новую программу по подготовке профессиональных членов совета директоров. Институты независимых директоров способствуют повышению качества менеджмента и распространяют современные стандарты корпораций. Работа независимых директоров в том числе заключается в том, что они должны рассматривать любые принимаемые решения с точки зрения требований социальной ответственности. Первый набор — 20 человек, в основном это мужчины. Среди них три категории: это собственники бизнеса, которые либо заинтересованы создать у себя совет директоров, либо уже его создали и надеются настроить его работу; вторая группа стремится войти в реестр Росимущества и получать предложения по участию в совете директоров; третья группа — это продвинутые топ-менеджеры и собственники, которые видят необходимость развивать свое мировоззрение и компетенции. Инициативы, которые транслируются федеральной властью, подтверждают, что рынок должен быть более цивилизованным. Оценочная потребность независимых директоров для Петербурга достигает 1 тыс. человек.