выставка живопись
Вчера в Мраморном дворце, в Государственном Русском музее, открылась выставка Ирины Затуловской "Опыты". Это ретроспектива работ известного московского живописца за последние 20 лет. Среди первых зрителей, попавших под обаяние этого искусства, оказалась КИРА Ъ-ДОЛИНИНА.
Три белых зала, около 50 работ. Вещи маленькие и большие, одни висят на стенах, другие стоят на тумбах, треногах или на полу. Одни очень яркие, другие почти монохромные. Яичница, луна с месяцем, поле, Соловки, Гоголь, друзья, плакальщица, Христос, батон, подсолнух, история искусства, металл, дерево... Описывать выставку почти бессмысленно, потому что все равно не будет понятно, почему это так здорово. Искусство Ирины Затуловской — из разряда "ускользающей красоты". Поэтому каждый, кто про нее пишет, вынужден придумывать смачные определения, которые никоим образом не помогут "увидеть" это искусство, но хотя бы попробуют поставить его в какие-то рамки. "Железное искусство",— пишет критик Александр Панов. Железное — потому что многие работы Затуловской выполнены на кусках потертой старой грубой жести (иногда гофрированной, как стиральная доска), которая выполняет функцию холста и фона одновременно. "Легкое дыхание",— повторяя за Буниным, пишет куратор и идеолог Русского музея Александр Боровский. Тоже верно: легкость, с которой написаны эти картины, вопиющая. То есть не то что раз-два и готово, но три-четыре легчайших мазка способны держать картину и выразить все, что хотел сказать ею автор.
"Последняя амазонка русского авангарда",— характеризует госпожу Затуловскую академик Дмитрий Сарабьянов. Это очень точно. Здесь есть гендерное определение: искусство Ирины Затуловской — очень женское (или женственное?). Но не умильно-рукодельное, а именно "амазонское" — изящное, хитрое, игровое. Есть здесь и отсылка ко времени и к стилю: Ирина Затуловская ненавязчиво, но твердо отсылает к началу русского модернизма, когда язык холста стал простым и кратким. Тут главные имена для нее — Михаил Ларионов и Наталья Гончарова. Но и с теми, кого рядом с Гончаровой удачно назвали "амазонками русского авангарда", Любовью Поповой или Александрой Экстер, ей тоже по пути — ее искусство так же умно и строго по отношению к себе.
Искусство Ирины Затуловской — очень культурно. На соединении почти немыслимой простоты, почти "наивного" искусства с тончайшими ассоциациями и подтекстами строится его неповторимость. Это искусство родом из хорошей домашней библиотеки, гостеприимной подмосковной дачи, кухонных разговоров. От этой домашности — некокетливость, неагрессивность, неамбициозность. Отсюда же — взгляд не столько вперед, сколько вглубь. Не самая, прямо скажем, характерная черта современного искусства. Ирину Затуловскую отлично знают в Москве и не очень хорошо знают в Питере. Тому причина не столько в разных художественных тусовках, сколько в разных художественных языках двух столиц. В культурной столице — ни слова в простоте, густота ассоциаций должна быть подтверждена сложносочиненными произведениями. В старой/новой столице искусство говорить просто ценилось всегда, и лаконичность высказывания возводилась в заслугу. Условно говоря, многоречивый Иосиф Бродский — это Петербург, а легкострофный Тимур Кибиров — Москва.
Выставка Ирины Затуловской в любом зале в Москве — это прежде всего признание ее таланта, будь это модная галерея ОГИ или Третьяковка с выставкой номинантов на Госпремию-2002. Выставка Ирины Затуловской в Питере — это прежде всего разговор. Не привычный к такого рода современному искусству зритель вовлекается в беседу об истории искусства как циклическом процессе, о подтекстах и интертекстах в живописи, о простоте религиозного слова. И богатейшим материалом для нее неожиданно оказываются не пафосно-дорогущие видеоинсталляции, а легкая, немного шутливая живопись маленькой ироничной женщины.