На «Ленфильме» в преддверии Культурного форума прошел коллоквиум Международной федерации кинопрессы (ФИПРЕССИ), посвященный российскому кино. Гости из США и Великобритании, Ирана и Аргентины, Израиля и Египта, Словакии и Таджикистана, других стран в течение трех дней смотрели и обсуждали новейшие фильмы, встречались с их создателями. И в процессе этого общения обнаружили как общность проблем и тенденций, неизбежную в век глобализации, так и те социальные, этнические и культурные нюансы, которые делают российский кинематограф неповторимым.
Фото: Григорий Собченко, Коммерсантъ
Фото: Григорий Собченко, Коммерсантъ
Бесспорным лидером критического рейтинга стал фильм «Дылда» Кантемира Балагова, фестивальный баловень этого года. Все отмечали не только его профессиональные достоинства, но и глубину понимания человеческих чувств, редкую у молодых режиссеров. Говорили и о том, что здесь налицо даже переизбыток креативных идей, а материала хватило бы на три разные киноленты. Талант? Бесспорно. Но видна еще и серьезная школа, умение ставить амбициозные художественные задачи и решать их.
Балагов — выпускник режиссерской мастерской Александра Сокурова. Как и Александр Золотухин, чей фильм «Мальчик русский» тоже был показан гостям. Эти картины представляли российское кино на фестивалях в Канне и Берлине, с именами этих новых авторов связаны надежды на будущее отечественного кино. Надежд было бы больше, если бы в наших многочисленных киношколах учили не только азам профессии, но и свободе творить в широком культурном поле. Для этого незаурядными личностями должны быть сами педагоги, но Сокуров — едва ли не единственный из крупных режиссеров, кто самоотверженно посвящает себя студентам своей мастерской. Результат налицо, но он уникален и практически не имеет аналогов.
Участников коллоквиума удивила некоторая зацикленность российского кино на прошлых войнах — то ли Первой, то ли Второй мировой, то ли афганской (последней посвящен фильм Павла Лунгина «Братство»). Физические раны и психологические травмы, военные и поствоенные, становятся источниками сюжетного драматизма, и даже современный провинциальный адюльтер в картине Ларисы Садиловой «Однажды в Трубчевске» неожиданно разрешается вкраплением военной мифологии, приносящей фантомную стабильность. Да и «Бык» Бориса Акопова, построенный на бандитских разборках 1990-х, по существу воспроизводит маскулинную модель фильма «про войнушку».
Было замечено, между прочим, что военными реконструкциями увлечены преимущественно режиссеры-мужчины — в то время как пассионарный женский взрыв в профессии отмечен острым чувством современности. Среди самых значительных фильмов программы коллоквиума его участники назвали «Сердце мира» Натальи Мещаниновой и «Верность» Нигины Сайфуллаевой. Второй из них, поднимающий тему личностной и сексуальной свободы, особенно заинтриговал зарубежных гостей. Один из них сказал: «Продюсеру Сергею Корнихину повезло, что с ним работала режиссер-женщина: в противном случае этого режиссера обозвали бы "шовинистической свиньей"». Повезло, но не помогло избегнуть проработок в интернете и социальных сетях — за то, что «Верность» якобы демонстрирует пресловутый male gaze, а Сайфуллаева таким образом совершила нечто вроде предательства.
Сюжет, связанный с новым пуританством и новой цензурой политкорректности, хорошо знаком кинокритикам разных стран. В перерывах между просмотрами они рассказывали о регламентирующих инструкциях в высших учебных заведениях. Комментировали срывы премьер Алехандро Ходоровски и Романа Полански, подвергнутых тенденциозному остракизму. Сетовали на то, что люди, достигнув определенной степени общественной свободы, сами парадоксальным образом стремятся ее ограничить или извратить.
Речь, в частности, идет о догматической ветке феминизма — родственнице большевистских традиций, навязывающей «гендерную повестку» где надо и не надо, как в свое время повсеместно навязывали марксизм-ленинизм. Однако западное общество все же стоит на давней демократической основе, в России же плоды политкорректности упали на зыбкую почву. Тут еще сильна память о «моральном кодексе» строителей так и не построенного коммунизма, еще живы некоторые кинематографисты, чьи фильмы лежали «на полке». И потому возрождение цензуры в любом виде и форме, сверху или снизу, справа или слева, воспринимается особенно чувствительно.
Многое в российских фильмах и отражаемых ими реалиях показалось участникам коллоквиума экзотичным. Это особенно касалось мейнстрима. Фильм Клима Шипенко «Текст» был показан в оригинальной режиссерской версии, и иностранцы были удивлены, что в прокате в нем был полностью запикан мат, абсолютно органичный для данного сюжета. Известный британский критик Джонатан Ромни обратил внимание на то, что триллер «Текст» снят во французском стиле, комедия «Я худею» — в английском, а «Братство» — в духе американских поствоенных фильмов. А ведь раньше русский мейнстрим упрекали как раз в обратном — в излишней привязанности к национальной почве.