выставка фотография
Во Франкфурте-на-Майне в рамках проходящих в Германии российско-германских встреч открылась выставка "Обнаженные для Сталина". Это выставка антикварной фотографии советского времени, посвященной человеческому телу. На открытии побывал ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Довольно масштабная выставка (около 150 фото) представляет работы из трех частных коллекций — Алексея Логинова, Анатолия Слобовского и Павла Хорошилова. Хотя выставка называется "Обнаженные для Сталина", ни фотографий, ни рисунков, удовлетворявших потенциальный вуайеризм генералиссимуса, на ней нет. Да и вряд ли они ему были нужны: снимки раздробленного черепа Троцкого или расстрелянного Бухарина, думаю, заводили его куда больше, чем женское тело, проступающее сквозь мылкую тьму черно-белых фото. Содержание выставки — советское тело.
Черно-белая фотография плюс смена эротического стандарта, происшедшая за последние 60 лет, переводят проблему скорее в абстрактно-философский план. Непосредственно вдохновиться советской эротической фотографией — полными коротконогими женщинами с большими животами, узкими плечами, маленькой грудью и короткими шеями — довольно трудно. Тем более физкультурницами и труженицами с фото Александра Родченко, шеренгами по восемь марширующими по Красной площади, размахивая грудями направо-налево в такт барабану. Рассматривая эти фотографии, в какой-то момент понимаешь, что эротическое чувство у советских людей отличается от теперешних так сильно, как, скажем, у собак и рыб, так что исследовать его надо никак не полагаясь на свой опыт.
Зал Франкфуртского кунстхалле четко разделен пополам диагональной выгородкой. В одной половине — официально обнаженные тела, фотографии парадов, атлетов, физкультурников, оздоровительных процедур. Во второй действительно жанр ню, неофициальное любование телом. Официальное тело обнажается гордо и открыто, и хотя это обнажение происходит до известного предела, тем не менее никакого сомнения в том, что люди здесь гордятся именно своим телом, не возникает. Вместе с тем это тело с репрессированной сексуальностью, оно не располагает собой, оно принадлежит государству.
Кажется, что здесь все более или менее ясно. Это тело тоталитаризма. В другой части зала — тело частное. Неофициальное тело обнажается тайно, всегда в каких-то неясных черно-белых тенях условного пейзажа или интерьера, само его появление определяет пространство вокруг него как внегосударственное и опасное. Нагота становится синонимом какой-то антитоталитарной подпольности, что-то вроде "тайной свободы".
Но дальше, разглядывая фотографии, обнаруживаешь, как эта оппозиция переворачивается. Обнаженные, скажем, на эротических снимках Александра Гринберга явно стесняются своей роли модели. Для них пространство обнажения столь же опасно, сколь и для нас, зрителей, они скрываются и таятся, кутаясь в собственные руки и прячась среди каких-то шалей и камышей. Вряд ли модели 20-х обладали повышенной стыдливостью по сравнению с сегодняшними, вопрос в том, как работал фотограф. Природа сексуального влечения для частной фотографии первой половины ХХ века связана с идеей визуального насилия. Женщина хочет закрыться — ее открывают, хочет спрятаться — ее находят. Сексуальность оказывается замешенной на насилии, так что перед нами именно эротика тоталитаризма. Предметом сексуального влечения оказывается не столько тело, сколько возможность его репрессирования. Поэтика частного эротического фото столь же сильно замешена на насилии, как и поэтика государственного обнажения.
Наверное, именно это резко отличает сталинские ню от сегодняшних. Сегодня такое видение женского тела невозможно просто потому, что эпоха консумеризма рассматривает его как привлекательный товар. Невозможно продать мобильный телефон как предмет, который будет противиться тебе, когда ты начнешь его использовать. Точно так же ведет себя и рекламирующее этот телефон женское тело. Оно желанно не как объект репрессии, нужно не для того, чтобы почувствовать свою власть над ним, но как путь приобщения к всеобщим и несомненным ценностям. Нежелание этого телефона — синоним или ослабленной потенции, или искаженной сексуальной ориентации, и в этом смысле это не репрессированная, но репрессирующая нагота. Несомненно, сегодняшние обнаженные вызвали бы у зрителя сталинского времени ощущение такого же абсурда перверсии, как сталинские физкультурницы у нас. Это принципиально иначе устроенная сексуальность, главной ценностью которой является насилие. Можно предположить, что именно парады и были высшим выражением сталинского эротизма, создавали соблазн вливания в коллективное тоталитарное тело, подчинения ему, так сказать, по принципу Маяковского: "Сильнее и выше нельзя причаститься к высокому чувству по имени класс".
И вот ты ходишь среди черно-белых старых фото и сосредоточенно размышляешь: репрессированная обнаженная — это та или другая? Эротичен ли сталинский парад? Параден ли сегодняшний эротизм? И т. д., и в этом есть что-то поразительное. Черно-белые антикварные фотографии — продукт на любителя. С бесконечным количеством прекрасно сфотографированного сегодня женского тела они конкурировать не в состоянии. И как вдруг получилось, что все явились сюда рассматривать всем известные фотографии Александра Родченко, Александра Гринберга, Бориса Игнатовича и бурлят эмоциями и идеями?
Конечно, прежде всего дело в названии — "Обнаженные для Сталина" заведут кого угодно. Но дальше ведь оказывается, что вас обманули, что никаких сексуальных изысков, которыми наслаждался сам вождь всех времен и народов, на выставке нет. Но никто не в обиде на обман, потому что структура выставки помещает любого интеллектуала в приятнейшее психологическое состояние. Все-таки нечасто удается пережить процесс разглядывания черно-белых снимков голых женщин как форму борьбы с диктатурой Сталина.
Это поразительно; перед нами маловпечатляющие старые фотки, но при этом — ощущение большого события. Куратором выставки является Павел Хорошилов, и здесь есть элемент интриги. Заместитель министра культуры РФ Павел Хорошилов одновременно выступает и в качестве главного русского куратора открывшейся в субботу выставки "Берлин--Москва". Концепция последней ясностью не отличается (Ъ писал об этом 28 сентября), но там, похоже, господин Хорошилов был связан по рукам и ногам дружеским взаимодействием с немецкой стороной. Компенсируя эту расплывчатость, он одновременно с "Берлином--Москвой" сделал выставку, словно стремящуюся показать образцовый кураторский проект.
Он, в сущности, очень прост и основан на элементарном двухтактном сценарии. Сначала завлечь названием, потом предложить оппозицию "официального" и "неофициального" тела. Смысл любой кураторской выставки — в создании мифа вокруг того искусства, которое он представляет. Павел Хорошилов даже не стал сочинять миф, он просто создал сценарий, по которому этот миф не могут не сочинить за него.