«Помощь социально незащищенным слоям населения» в Петербурге появилась гораздо позже, чем собственно эти слои, и долгое время оставалась прерогативой частных благотворителей. Даже через 200 с лишним лет своего существования государственная соцзащита серьезно уступала частной и по масштабам, и по качеству.
В XVIII веке Петербург больше напоминал не европейскую столицу, а разудалое пиратское гнездо на Тортуге. Постепенно порядок в городе был восстановлен, но отдельные очаги неблагополучия дожили до середины прошлого столетия
Фото: Фото ИТАР-ТАСС
В XVIII веке Петербург больше напоминал не европейскую столицу, а разудалое пиратское гнездо на Тортуге. Постепенно порядок в городе был восстановлен, но отдельные очаги неблагополучия дожили до середины прошлого столетия
Фото: Фото ИТАР-ТАСС
В допетровскую эпоху нищие, сироты, инвалиды, одинокие старики традиционно могли найти поддержку в монастырях или прямо в богатых семьях: институт приживалок и приживальщиков был широко развит, особенно в купеческой среде. Но кардинальные изменения в жизни общества, война, затянувшаяся на два десятилетия, тотальная мобилизация населения, да и оскудение монастырей привели к тому, что в новорожденной Российской Империи появились огромные люмпенизированные массы. Разорившиеся крестьяне и отставные солдаты, спившиеся моряки, военнопленные, беженцы, сироты, количество которых исчислялось сотнями тысяч — значительная часть этого сброда по своей воле или под давлением обстоятельств оказалась в Санкт-Петербурге, который в 1710-е годы больше напоминал не европейскую столицу, а разудалое пиратское гнездо на Тортуге. Любивший решать все вопросы в «ручном режиме» Петр Первый в 1712 году распорядился «учинить» специальные учреждения по призрению калек и стариков, а также «гошпиталей» для приема и прокормления «младенцам, которые не от законных жен рождены, дабы вящщего греха не делали, сиречь убивства». Впрочем, ни этот, ни последующие указы государя не были выполнены по банальной причине:казенных средств на них не отпускалось. Крайне раздраженный, Петр решил проблему «лишних людей» со свойственной ему энергией: всех «гулящих людей», даже иноческого чина, хватали и, бив батогами, отправляли на фабрики. Малолетних сирот младше десяти лет предлагалось раздавать всем желающим «в вечное владение», а старше — «писать в матрозы и присылать в Санкт-Петербург в Адмиралтейство», что, с учетом колоссальной смертности на флоте, было скверной альтернативой.
Вторая попытка
Вторично решить проблему пауперизма государство решилось только при Екатерине II, повелевшей создать в каждой губернии «приказ общественнаго призрения» с весьма широкими обязанностями: попечение и надзирание об установлении и прочном основании народных школ, сиротских домов, больниц, богаделен, домов для призрения неизлечимых больных, домов для сумасшедших, работных домов, смирительных домов и так далее. Дело и теперь пошло не слишком быстро — в столице империи приказ удалось создать только пять лет спустя. Главной причиной было все то же отсутствие денег. Екатерина, впрочем, не только распорядилась выделить из казны на эти цели по 15 тыс. рублей на каждую губернию, но и подала личный пример, отдав приказу 52 659 рублей, собранных петербургским дворянством и купечеством на сооружение памятника ей же. После этого пожертвования полились рекой: только на открытии Петербургского приказа общественного призрения было собрано больше 32 тыс. рублей. Для аристократов такие пожертвования являлись возможностью проявить себя в деле «улучшения нравов», для купцов и духовенства — заявить о себе и повысить свой статус. Попечительская тусовка с тех пор и до самой революции становится кратчайшим путем к подножию императорского трона. Примечательно, что на торжествах по поводу открытия сироты и призреваемые получили торжественный обед общей стоимостью в 40 рублей, тогда как собравшиеся гости — завтрак от имени губернатора, за который приказу пришлось из своих сумм уплатить за кушанья 160 рублей трактирщику Хюгету и за напитки 85 рублей погребщику Радышевскому.
Важным новшеством стала возможность для благотворительных организаций распоряжаться собранным капиталом, а именно отдавать его в рост. На рубеже XVIII и XIX веков именно в подведомственных приказам общественного призрения учреждениях можно было взять крупную — до 1000 рублей — ссуду. Что, естественно, приводило к многочисленным махинациям. Руководители приказов при этом назначались из судейских чиновников, что довольно точно иллюстрирует общее отношение к проблеме. Забота о подопечных приказа воспринималась скорее как досадная необходимость. Недаром, как только в Петербурге появился Смирительный дом (исполнявший в том числе функцию ночлежки), полицейские власти начали отправлять в него всех без разбора, причем «на бессрочное содержание», то есть пожизненно! Чаша терпения приказных переполнилась, когда таким образом им прислали солдатку Васильеву, «взятую в пьянстве и без паспорта». Чиновники отправляют Васильеву обратно полицейским, сопроводив меланхолическим пояснением, что «в виду неопределенности закона, кто кого и как смирять должен» необходимо про каждого подопечного «впредь объяснять о таковых подробно их презрительные поступки, и коликое время усмирение долженствует продолжаться, а без означеннаго объяснения впредь таковых присылаемых на смирение принимать не будет».
Немало хлопот на первых порах доставила приказу и богадельня. Приняв в свое ведение Василеостровскую богадельню, приказ нашел в ней «2-х неизлечимобольных, 3-х дряхлых, 4-х престарелых, 6 отроков, 5 младенцев и богаделенных». Об условиях их содержания лучше всего говорит тот факт, что, едва увидев чиновников, большинство помещенных в богадельню «объявили желание быть освобожденными на свое пропитание, причем обещали представить росписки благотворительных людей, что не допустят их до нищенства».
Сбой в технологии
Но хуже всего обстояло дело с Воспитательным домом. Это учреждение для «призрения» незаконнорожденных детей, сирот и детей бедняков являлось частью грандиозного проекта Ивана Бецкого, известного сторонника идей Просвещения. Основной задачей просветители видели «исправление сердец и нравов народа», для чего предполагалось как можно ранее изымать детей из скверной среды и помещать в среду идеальную. Сироты и подкидыши, а также незаконнорожденные (при Воспитательном доме вскоре был открыт Родильный госпиталь) как нельзя лучше подходили для создания новой породы людей, технологию которого Бецкой изложил в «Генеральном учреждении о воспитании обоего пола юношества». Он же пожертвовал на содержание Воспитательного дома довольно крупные суммы из своего кармана. Но начинание, вознесшееся столь мощно, едва не кончилось крахом. Первоначальный энтузиазм жертвователей иссяк, так что через 20 лет после открытия заведение не собирало и 200 рублей в год, тогда как требовалось около 100 тыс. Кроме того, поток сирот и подкидышей оказался в несколько раз больше ожидаемого. Переполненность классов и дортуаров привела к вспышкам инфекций, которые следовали одна за другой. Дизентерия, оспа, холера и туберкулез косили воспитанников, смертность достигала 80–85%. В конце жизни попавший в опалу, разбитый параличом Бецкой отошел от руководства Воспитательным домом, и только приход на его место Марии Федоровны, супруги Павла I, спасает учреждение от полного развала.
Последующие 30 лет оказались для российской системы социальной защиты решающими. Жена, а затем вдова императора, мать еще двух императоров полностью посвящает себя благотворительности. В 1796 году под ее опекой находилось лишь два учреждения, в 1828, в год смерти, — 39. Но самое главное, что к этому времени уже сложилась структура управления, подготовки кадров и финансирования, легко институционалировавшаяся в Ведомство учреждений императрицы Марии — главный государственный орган соцзащиты Российской империи, просуществовавший до 1917 года.
В этой системе удивительным образом сочеталось использование ресурсов из разных источников: государственного бюджета, не тождественного ему кошелька членов императорской фамилии (например, сама Мария Федоровна пожертвовала около 4 млн рублей, ее невестка Елизавета Алексеевна отдавала больше 180 тыс. ежегодно), пожертвований и коммерческой деятельности учреждений. Бюджет ведомства в начале ХХ века достигал 128 млн рублей, причем это составляло менее 20% от суммы, расходуемой на содержание учреждений ведомства. Все остальное давали благотворители и собственные доходы заведений. К примеру, при многих женских школах действовали швейные и корсетные мастерские, производившие товары на продажу. Половина прибыли шла учреждению, половина — на личный счет воспитанницы.
У ведомства имелись собственные доходные дома и промышленные предприятия, доставшиеся главным образом тоже в результате пожертвований. Пожалуй, самым экзотическим из них была фабрика, выпускавшая игральные карты. Ее подарил еще Воспитательному дому Павел I. Помимо собственно фабрики, учреждению на вечные времена было передано право клеймить и продавать игральные карты во всех пределах Российской Империи. Фабрика то была монополистом в производстве карт, то продавала свое право на откуп. Интересно, что при этом члены Опекунского совета контролировали частных производителей, с тем чтобы их карты строго соответствовали утвержденным образцам. С конца XIX века к карточным деньгам добавляются сборы от публичных развлечений — многочисленных, как мы бы сейчас сказали, опен-эйров, проходивших в народных парках Петербурга.