В Лувре Абу-Даби открылась выставка «10 000 лет роскоши», сделанная директором парижского Музея прикладного искусства Оливье Габе и его командой
Жемчужина, остров Марава, около 5800 г. до н. э.
Фото: Department of Culture and Tourism – Abu Dhabi/ Photo by Musthafa Aboobacker/ Seeing Things
Жемчужина, остров Марава, около 5800 г. до н. э.
Фото: Department of Culture and Tourism – Abu Dhabi/ Photo by Musthafa Aboobacker/ Seeing Things
Представьте себе, что неподалеку от Красной площади при деятельном участии французского музейного истеблишмента открылся музей Лувр Москва и в нем показывают made-in-France выставку «Загадочная русская душа». Сделать выставку про роскошь в Лувре Абу-Даби, под роскошным кружевным куполом Жана Нувеля,— идея, казалось бы, столь же опасная, чреватая упреками в тривиальности, популизме, экзотизации и культивировании обидных стереотипов. Но хитроумному куратору Оливье Габе удалось выстроить конструкцию столь интеллектуально изощренную и одновременно изящную, что даже финал экспозиции, решенный как своего рода дефиле туалетов и аксессуаров всевозможных Christian Dior, Chanel, Lemarie и Hermes, не режет глаз ревнителям музейного благочестия. Впрочем, сокровища, хранящиеся в исторических коллекциях домов моды, вполне способны конкурировать с вещами из Музея прикладного искусства, Музея на набережной Бранли и обоих Лувров, парижского и абу-дабийского.
Выставка начинается с очень скромного на вид предмета — с маленького тусклого жемчужного зернышка, всего лишь несколько недель тому назад найденного археологами во время раскопок неолитической стоянки на острове Марава неподалеку от Абу-Даби: находка немедленно сделалась сенсацией, поскольку зерно оказалось старейшей в мире жемчужиной — ее датируют началом VI тысячелетия до н. э. И в том, что самый свежий экспонат «10 000 лет роскоши» является одновременно и самым древним, почти что восьмитысячелетним, есть нечто захватывающее воображение. В витрине рядом с первой в мире жемчужиной красуется жемчужное ожерелье, этакое многорядное монисто, сделанное в Индии в конце XIX века из аравийского жемчуга и подаренное первым президентом Объеденных Арабских Эмиратов, шейхом Зайдом бен Султаном Аль Нахайяном, египетской поп-диве Умм Кальсум: 2 декабря 1971 года самая знаменитая арабская певица XX века стояла рядом с его величеством на торжественной церемонии, когда над дворцом Аль-Манхал в Абу-Даби был впервые поднят государственный флаг ОАЭ,— жемчужное ожерелье украшено множеством подвесок из зелено-красной эмали, так что все оно словно бы специально выдержано в цветах эмиратского флага. Пронырливые венецианские ювелиры побывали на островах, где теперь располагается Абу-Даби, еще в XVI веке и не уставали нахваливать аравийские жемчуга — находка с острова Марава показывает, что добывать их начали еще в эпоху неолита. К концу XIX века девять из десяти жемчужин, попадавших в руки индийских ювелиров, происходили с этих берегов Персидского залива — добыча жемчуга была основой экономики региона. Но потом на мировой рынок вышли японцы, и аравийский товар не выдержал конкуренции — лишь нефть спасла будущие Эмираты от нищеты. Словом, это всего два предмета роскоши, соседствующие в одной витрине, а стоящих за ними историй хватит на «Тысячу и одну ночь». И так здесь буквально с любой вещью и вещицей — каждая говорит о чем-то своем, но все 350 экспонатов в совокупности показывают, как зыбки и изменчивы представления о роскоши, которой могут считаться и брюссельские шпалеры со сценами рыцарских пиров, и бумажные обои — если, конечно, они сделаны на мануфактуре Жозефа Дюфура и представляют собой фантастическую панораму с изображением придворной жизни и быта инков.
Фото: MAD, Paris - Jean Tholance
Фото: MAD, Paris – Christophe Delliere
Фото: MAD, Paris – Christophe Delliere
Фото: © RMN-Grand Palais (musee du Louvre) / Stephane Marechalle
Фото: © Musee du Louvre, Dist. RMN-Grand Palais / Christian Decamps
Фото: Department of Culture and Tourism – Abu Dhabi/ Photo by Musthafa Aboobacker/ Seeing Things
В могилу не унесешь? Но вот целая россыпь золотых погребальных украшений из Угарита, выполненных местными мастерами в самых сложных техниках, какие были известны к концу бронзового века. Носили их исключительно на том свете, поскольку роскошь сопровождает избранных в течение не одной только жизни. Дороже золота? Но древнеегипетская «косметическая ложечка» (она называется косметической по старой луврской традиции, сейчас полагают, что это вотивный предмет) эпохи не то XVIII, не то XIX династии в виде обнаженной рабыни, хрупкая фигурка которой при всем обилии реалистических деталей, вплоть до тонко прорисованных лобковых волос, кажется каким-то изысканным и непонятным иероглифом, на самом деле изготовлена из драгоценнейших материалов — рожкового дерева и тамариска, ведь древесина в Египте была большой редкостью. Кстати, о ложках. Ложечка с серебряной ручкой-завитушкой, приделанной к чаше из диковинной, ониксового оттенка и рисунка ракушки с западноафриканского побережья, что какими-то колониально-торговыми волнами принесло в некую немецкую златокузнечную мастерскую XVI века, попала в раздел «обеденной роскоши» по множеству причин. Чтобы напомнить о Колумбе как первопроходце глобализма и новых сырьевых рынках драгоценностей, к которым, между прочим, относились и восточные пряности. Чтобы еще раз подчеркнуть, что в европейской концепции роскоши — по крайней мере, со времен маньеризма — так важен этот паритет природного чуда и чуда рукотворного. И чтобы пошутить на тему цивилизации и варварства: в XVI веке такими и даже попроще ложками не сервировали стол, поскольку дамы и кавалеры, не выделяясь на фоне низших сословий, демократично ели руками. И жир красиво капал на рельефно шитый золотыми нитями бархат — вроде того фрагмента ткани работы итальянских мастеров конца XV века, к коему вместо этикетки прилагаются слова из эдикта Карла VIII Любезного, не слишком любезно запрещающего носить шелка и бархат простолюдинам. Впрочем, парагвайский головной убор из шкуры ягуара и попугайских перьев тоже не предназначался для широких народных масс.
Постоянная экспозиция Лувра Абу-Даби устроена так, будто бы глобальный мир искусства существовал всегда, а не возник после 1989 года, и, хотя задача это практически невыполнимая, здесь стараются излечить культурную историю человечества от синдрома западного доминирования. Парижские кураторы изо всех сил пытались выдержать выставку «10 000 лет роскоши» в том же духе, но как только экспозиция добирается до эпохи Людовика XIV и века marchand-mercier, про которых «Энциклопедия» устами Дидро иронично говорит: «торгуют всем и не производят ничего», история роскоши приобретает французский уклон, и завсегдатаи Semaine de la mode de Paris не могут не признать, что это исторически оправданно. Даром что родоначальником парижской высокой моды принято считать англичанина Чарльза Фредерика Ворта — госпожа Франклин Гордон Декстер, одна из первых модниц позолоченного века, ежегодно отправлялась в Париж, чтобы обновить гардероб у Ворта и произвести фурор в бостонских гостиных. Ее оранжевый наряд лионского шелка с непременным ярлычком Ворта открывает от-кутюрную галерею, где, разумеется, будет и маленькое черное платье Chanel эпохи чарльстона и фокстрота, и бальное «Аделаида» Christian Dior, выступающее этаким знаменем new look, и шубка «чудо в страусиных перьях» Lemarie, и даже совершенно простецкое — два куска ткани на металлических скрепках — платье Хельмута Ланга из коллекции весна-лето 1991 года, про которое парижане пишут, что это была последняя великая революция в моде и что ее минималистские плоды мы пожинаем до сих пор. И кажется, что только венских дизайнеров — минималистов в широком смысле слова, начиная с Йозефа Хоффмана и его ар-нувошного «Самовара»,— французы готовы признать почти что равными себе в утонченно-интеллектуальном понимании роскоши.
Кстати, о зачастившей в Париж госпоже Франклин Гордон Декстер и трансатлантических лайнерах (не будем про «Титаник») — вот уж великая ярмарка тщеславия, почище всемирных выставок. Кураторы «10 000 лет роскоши» раскрывают эту роскошную тему с помощью двух экспонатов: рекламного плаката легендарной «Нормандии» и замечательного чемодана для обуви Louis Vuitton 1926 года — в раскрытом виде он напоминает секцию библиотечного каталога на 30 выдвижных ящичков. Эта обувная библиотека рифмуется с интерьером исключительной, прямо-таки венской элегантности — с фрагментом убранства квартиры будущего нобелевского лауреата Франсуа Мориака, оформленной великим Жан-Мишелем Франком в начале 1930-х. Издали двери мориаковской гостиной могут напомнить дээспэшные из какой-нибудь типовой панельной многоэтажки, однако, присмотревшись повнимательнее, можно разглядеть, что это маркетри, но не из драгоценных пород дерева, а из обыкновенной соломки, так что хрупкость материала, вероятно, делает работу еще более трудоемкой. И эта тайная, непоказная, концептуальная роскошь, которой Мориак, с трудом, но все же обжившийся в интерьере Франка, посвятил целое эссе, служит прологом к эпилогу выставки. В самом последнем зале нет ничего, кроме большого панорамного окна, откуда открывается вид на творение Жана Нувеля и залив — ведь мы живем в эпоху «общества переживаний» и «экономики впечатлений», когда посетить Лувр Абу-Даби и прожить «10 000 лет роскоши» куда важнее, чем завладеть каким-либо из материальных объектов, здесь выставленных. И все же панорамное окно оказывается витриной с одним-единственным объектом, какой не сразу рассмотришь: это полупрозрачное, растворяющееся в пространстве memento mori дизайнера-биоморфиста Марка Ньюсона — песочные часы, где вместо песка — золотые наношарики. «Энциклопедия» Дидро и д’Аламбера тоже была полна этого тайного, непоказного, концептуального остроумия.
«10 000 лет роскоши». ОАЭ, Лувр Абу-Даби, до 18 февраля