В петербургском Музее стрит-арта показали новую работу Хайнера Гёббельса. На сайте Театральной олимпиады она названа «междисциплинарным проектом», «перформансом с участием 17 актеров и музыкантов» и «мультимедийной инсталляцией». В своих ощущениях разбиралась Алла Шендерова.
Драматургическая ткань перформанса Хайнера Гёббельса оказалась слишком редкой для полноценного спектакля
Фото: Пресс-служба Театральной олимпиады 2019/Интерпресс
Драматургическая ткань перформанса Хайнера Гёббельса оказалась слишком редкой для полноценного спектакля
Фото: Пресс-служба Театральной олимпиады 2019/Интерпресс
Режиссер, композитор, театровед, профессор Гиссенского университета, директор знаменитой Рурской триеннале в 2012–2014 годах, Хайнер Гёббельс — образцовый современный режиссер, умеющий строить театральное действо по законам музыкальной композиции, отчего у света, звука, декораций и актеров возникает своя партитура, а вместе они сплетаются в единую ткань. Его знаменитая «Вещь Штифтера» вообще обошлась без актеров (были только голоса в фонограмме), но это был именно спектакль, с развитием действия и даже с поклонами, на которые выезжали четыре пианино и один рояль (см. “Ъ” от 27 марта 2013 года).
Для своих постановок Гёббельс часто выбирает тексты философов, но не научные труды, а записные книжки (так было и в «Вещи Штифтера», и в спектакле «Макс Блэк, или 62 способа подпереть голову рукой», идущем сегодня в «Электротеатре Станиславский»). Основой для перформанса «Все, что произошло и могло произойти» стала книга чеха Патрика Оуржедника «Европеана. Краткая история ХХ века». Вышедшая в 2001-м и переведенная на 20 языков, она вполне может считаться эталоном черного юмора.
Живые экспонаты на парижской выставке 1900-х — аборигены из французских колоний, снискавшие такую популярность, что их возили по Европе, пока они не сбежали домой, но перепутали корабль и вместо Новой Каледонии уплыли в Ливан; спонтанные перемирия, случавшиеся на фронтах Первой мировой: воюющие братались, чтобы поменять шоколад на сигареты; 15 километров немцев — убитых автор считает в длину, исходя из того что рост каждого трупа примерно 172 см; конкурс памятников жертвам холокоста в Берлине, когда человечество впервые решило изобразить неизобразимое (один из проектов: автопарк с красными автобусами, где на каждом вместо конечной — название концлагеря: «Вы куда? — Я до Майданека»),— эти вздорные факты, обрывающиеся 1986-м (тогда некий ученый предположил: история закончена, ведь человечество избавилось от страданий и голода), появляются в виде титров на экранах. Они висят по бокам зрительской трибуны, устроенной внутри нетопленого ангара. Их же озвучивают на разных языках перформеры. На занавес, возникающий из пустоты, Гёббельс проецирует то пышные барочные складки, то новости Euronews с пометкой «No comment». Там горит, тут забастовка, везде звуки сирен и крики.
Впрочем, все начинается не с экранов. Пока публика рассаживается, перформеры распаковывают инструменты, они же декорации, из которых тут же извлекают музыку. Вдалеке можно разглядеть золоченый маятник, будто отпавший от каких-то гигантских часов. На полу появляются буквы, не складывающиеся в слова (точно помню, что один из перформеров звонко стучал палочками по «ф»).
Свет, цвет, звук и даже ландшафт сцены меняется, как меняется море или сад в ветреную погоду. Из тумана возникают арки, по сцене сами собой движутся черные дома, перформеры с протяжным скрипом возят пустые пьедесталы (мы же любим сбрасывать с них богов) по черному линолеуму — впрочем, пол меняет цвет.
В проект включено оформление, придуманное Клаусом Грюнбергом (он был соавтором Гёббельса и в «Вещи Штифтера») еще в 2012-м, когда вместе они делали спектакль «Европер» по произведениям Джона Кейджа, так что визуальную основу «Все, что произошло и могло произойти» получило в наследство. И наследство это — роскошно. Глядя на него, легко придумать десятки поэтичных сюжетов и убедить себя и читателя, что они были. Сложно другое: признать, что на этот раз Гёббельсу чего-то не хватило. Это «что-то» можно назвать драматургией (имея в виду не текст и сюжет, а перебои в развитии действия), а можно — вдохновением, которое способно оживить застывшую инсталляцию, превратив ее в спектакль. Ну или попросту: зал Музея стрит-арта оказался таким большим и холодным, что Гёббельс не смог заполнить его собою — как его перформерам, то и дело вскакивающим на постаменты, не удалось заменить статуи.