Усилиями двух фестивалей — «Золотой маски» и DanceInversion — при поддержке правительства Москвы на сцене Большого состоялись гастроли британской Компании Уэйна Макгрегора со спектаклем ее основателя и руководителя «АвтоБИОграфия». Рассказывает Татьяна Кузнецова.
Светопроекции в «АвтоБИОграфии» играют важнейшую роль — в их обрамлении любая поза выглядит жизненной вехой
Фото: Михаил Логвинов/DanceInversion, Коммерсантъ
Светопроекции в «АвтоБИОграфии» играют важнейшую роль — в их обрамлении любая поза выглядит жизненной вехой
Фото: Михаил Логвинов/DanceInversion, Коммерсантъ
Уэйна Макгрегора в Москве узнали лет пятнадцать назад — еще до того, как он, сохранив собственную компанию и став резидент-хореографом лондонского Королевского балета, оказался лидером британского балета и безусловным первооткрывателем в деле внедрения науки в искусство танцевания. Проще говоря, свои балеты хореограф ставит не «как левая нога захочет», а с помощью биохимиков, физиков, психиатров, лингвистов, антропологов, философов, поскольку его интересует сама механика процесса творчества. В «АвтоБИОграфии» (копродукции с петербургским фестивалем «Дягилев P.S.», на котором два года назад и состоялась российская премьера спектакля) Макгрегор пошел еще дальше, положив в основу спектакля расшифровку собственного генетического кода, предпринятую учеными нескольких мировых университетов. Каким образом мудреные формулы могут обернуться телодвижениями или хотя бы вдохновить на конкретные па — загадочная кухня творчества.
На сцене исследования воплотились в 23 эпизода — по числу изученных пар хромосом генокода автора. Каждый из пронумерованных эпизодов имеет доступный заголовок («Природа», «Знание», «Спать», «Взрастить» или просто отрицательная частица «Не» с номером 1), но ожидать, что и хореография столь же понятно раскроет содержание каждой сцены, в случае с Макгрегором было бы слишком наивно.
Музыка в этом тоже не помощник — композитор Джейлин создала скорее балетный саундтрек, чем самостоятельное произведение. На колосниках подвешены алюминиевые ребра пирамид (сценография — Бен Каллен Уильямс); иногда они спускаются к сцене, чтобы придавить артистов, осветив их зловещим ультрафиолетом. Свет Люси Картер поставила мастерски: пространство сцены живет отдельной жизнью. Его границы то отступают в бесконечность, то превращаются в стены узкого тоннеля, планшет может образовать наклонную плоскость с блиндажной щелью на заднике и перерезать ноги танцовщиков, а может просто раствориться в серой дымке.
Что до самих танцев, то Макгрегор остается типичным Макгрегором — как же иначе, если он воспроизводит в хореографии собственный генотип. Авторская лексика произросла из его собственных физических данных: безразмерного шага, цирковой гибкости бескостного тела и феноменальной способности заставить жить отдельно каждую его часть. После работы в «Ковент-Гардене» с «классиками» к исходному набору добавились академические па: хореограф полюбил большие туры, кабриоли, большие батманы, адажио, да и в дуэтах вставляет верхние поддержки, вообще-то требующие академических навыков.
Его современной труппе эти балетные увлечения сыграли не «на ногу». Отличные артисты, но обученные по иной методике, в классических па выглядят коряво: косят стопы, не умеют «вставлять» бедро, кабриоли бьют невыворотно. Среди шести мужчин и трех женщин (вообще-то гендер в этом балете не важен, каждый может оказаться то «дамой», то «кавалером») сразу выделяются «академики», прибавившие к классической базе ненормативное разнообразие современной лексики.
Но лидеров в «АвтоБИОграфии» нет, разве что лучшие танцуют больше. Как правило, эпизод начинает солист или пара, к ним вскоре присоединяются остальные, вновь прибывшие перехватывают инициативу — все взаимозаменяемы, все одинаково важны. Эвклидовой геометрии — балетных линий, шеренг, полукружий, диагоналей — Макгрегор не признает: едва наметившийся круг с солистами в центре он тут же разрушает просчитанным хаосом, разбрасывая артистов по разным точкам площадки и мастерски переводя внимание публики из угла в угол. Но эта, открытая еще Мерсом Каннингемом, абстракционистская «случайность» композиции и принципиальное отсутствие жесткой хореографической режиссуры имеют и оборотную сторону: за 80 минут спектакля привольно текущий и довольно однообразный поток генетико-хореографических формул способен притупить интерес наблюдателя. Чего никогда не случалось со спектаклями, сочиненными Макгрегором по правилам балетного театра. Его «Chroma», некогда блистательно исполненная артистами Большого и вскоре после этого безвозвратно потерянная, до сих пор вызывает ностальгическую грусть вне зависимости от того, какую часть своей личности вложил в этот балет Уэйн Макгрегор.