собрание недвижимость
Купив старую квартиру, мы зовем архитектора, а надо бы гнать его в шею. У нашей квартиры уже когда-то был архитектор, да получше нынешних, считает АЛЕКСЕЙ ТАРХАНОВ.
Нас долго учили не доверять своим квартирам, не любить их, в лучшем случае — жалеть. Но все наши претензии к квартирам базировались на простой социалистической идее: где ты родился, там ты и умрешь. Брак с квартирой нерушим, она у тебя одна, заветная, другой не будет никогда. И это был странный, изуверский, средневековый брак. Мы расставались с женщинами, так и не попытавшись пригласить прораба, чтобы перестроить их поудобнее. С квартирами поступали наоборот, и они приносились в жертву нашим растущим потребностям.
Но теперь, когда мы меняем машины и часы так же просто, как когда-то меняли рубашку, идея нерушимости квартирного брака должна исчезнуть. Так живет весь мир. За свою жизнь западный человек меняет десятки мест жительства. Мы тоже включаемся в эту гонку, хотя до сих пор на простой вопрос "Надолго ли вы покупаете эту квартиру?" испуганно отвечаем: "Я об этом как-то не думал".
Пока что люди коллекционируют не столько объекты — дома, квартиры, сколько места. В обычном составе коллекции — квартира в Москве, дом под Москвой, изба на озере Дальнем, квартира в Питере, вилла где-нибудь на Адриатике. Но уже появились люди, помешанные на недвижимости; они обходят московские дома с любимой газетой "Из рук в руки" в руках с чисто эстетической целью. Еще несколько лет, и в двух наших столицах начнут коллекционировать квартиры, как это делают в Париже, в Нью-Йорке, в Риме.
С одной стороны, любая коллекция — плод любви и безумия, с другой — любую надо составлять правильно и методично. Мне кажется, коллекционные квартиры должны дорожать, как коллекционные вина: чем старше, тем дороже. Поэтому наименьший интерес вызывают у меня современные дома, слишком много о себе воображающие. Каждый из них — мир в себе, их реклама настойчиво подчеркивает их полную автономию, но самые вылизанные фотографии "лучших интерьеров России", предательски показывают виды из окон: кирпичные помойки и площадки собачьих свадеб за гаражами. Так же коллекционно безнадежны многоэтажные дома брежневского времени, даже их лучшие кирпично-цековские варианты. Их можно приобрести, но только для того, чтобы оставить детям, к тому времени эти квартиры уже созреют для коллекции. Исключения я бы сделал для современных чердаков и мансард, там, где ограничения заставляли архитектора демонстрировать свою изобретательность, а не богатство своего заказчика. Это как хорошая винная композиция, которая может родиться вне главных виноградников и удачных годов. Но это варианты на знатоков, которые нужно прикупать по пути, если подвернутся.
А вот систематическую коллекцию я бы начал с квартиры в пятиэтажке. Хрущобы — настоящий памятник грандиозной строительной революции, которую произвели для наших родителей Никита Сергеевич и его архитекторы. Хор архитектурной художественной самодеятельности "Кохинор" исполнял по этому поводу песню на известный мотив: "Мы построили квартиры — / Очень хорошо, / С коридором и сортиром — / Очень хорошо, / С электричеством и газом, / Что тебе еще, зараза, чтоб совсем уж стало хорошо?!"
С момента, когда партия и правительство в очередной раз постановили решить квартирный вопрос в стране, миллионы людей выросли в панельных распашонках. Если посчитать, сколько детей было немедленно зачато в этих квартирках, хрущобы — материнские утробы целых поколений, которые, понятно, ворчат на них, как, бывает, ворчат на матерей, пока матери живы. Мудрый старый художник даже объяснял мне торжество пятиэтажек и вообще интернационального стиля кознями комсомольцев из хрущевского окружения: "Они стали ездить по Европе... В приличные-то их дома не пускали, вот и судили о современной архитектуре по вокзальным забегаловкам и нужникам". Художник, ностальгировавший по дедушкиной квартире медицинского академика, был не совсем прав. Я люблю пятиэтажки с их четкой эстетической программой минимакса. Они рождены тем же стремлением к созданию компактной человеческой оболочки, что и горбатый "Запорожец", ставший сейчас хитом автомобильных коллекций. Правда, "Запорожец" легко поставить в свой гараж, а вот с квартирой этого сделать не удастся. Беда — прилагающиеся к квартире лестницы и подъезды.
Сейчас пятиэтажки собираются уничтожить. Но если кому-нибудь придет в голову с чисто коллекционными целями сохранить хотя бы один утопающий в зелени корпус Новых Черемушек, я обязательно куплю ячейку нового быта и убью немало времени для того, чтобы обставить ее в духе знаменитого хрущевского пособия "Домоводство". Жаль только, что в этих домах давно поменяли газовые плиты и ванные, шедевры неуклюжего дизайна 60-х годов, и даже на дачах не найдешь трехногих табуретов и торшеров с чешским стеклом.
Другой экспонат коллекции — квартира сталинской эпохи. Сталинские дома прекрасны, хотя и немного переоценены. У них достаточно тесные кухни и ванные комнаты, площадь их редко превышает 120-130 метров — негласный предел роскоши партаппаратчика. Словом, они тоже не без греха. Но они хорошо расположены, в них не экономили на лестницах и балконах. Многие из них, например квартиры в высотках, обладают особой притягательностью, они уникальны. В те времена было выстроено немало уникальных домов — даже слишком много для того, чтобы составить полную их коллекцию. Как бы то ни было, но стоит приобрести одну аутентичную квартиру в доме на улице Горького или на Смоленской набережной. Хозяева не везде еще прошлись по этим квартирам с отбойным молотком и гипсокартоном, да и обставить такие комнаты гораздо легче, чем панельную ячейку,— вещи из них уже опознаны в качестве художественной ценности и перекочевали с помоек в антикварные магазины.
Слишком мало ценят у нас дома конструктивизма. Они делались с уважением к каждому квадратному сантиметру — реконструировать их одно удовольствие. У них небольшие кухни — трудящимся предлагалось обедать в комбинатах питания, но зато очень светлые комнаты и предельно рациональная планировка. Они нисколько не депрессивны, они оптимистичны, как молодежь с картин Дейнеки и Самохвалова. Как правило, в них сносят все перегородки, превращая трехкомнатную "машину для жилья" в однокомнатную студию, чего я бы ни в коем случае не делал. Есть ведь готовые studio — сейчас на Новинском бульваре медленно, но верно разрушается самый знаменитый дом русского конструктивизма — дом-коммуна Наркомфина гениального архитектора Моисея Гинзбурга. Его идею с успехом позаимствовал для своего прославленного марсельского дома Ле Корбюзье. Марсельский дом берегут, как сокровище, Наркомфин зарастает травой. Понятно, что через несколько лет московская мэрия, проливая крокодиловы слезы, поступит с ним, как с "Военторгом", меж тем из него бы вышел фантастический коллекционный дом, квартиры в котором били бы рекорды на международных аукционах. Столь же прекрасен, хотя и полная ему противоположность, Дом на набережной, который архитектор Борис Иофан выстроил для весьма придирчивых владельцев. Можно обставить здесь квартиру по образцу сохраненного здесь музейного интерьера и пожить с видом на Кремль в роли сталинского наркома, не опасаясь при том ночного стука в дверь.
Жемчужина коллекции — квартиры в доходных домах. Именно в конце XIX — начале ХХ века были построены самые комфортабельные города и выработан самый комфортабельный тип городского жилья — многокомнатная квартира с парадной анфиладой, с семейными спальнями вдоль коридора, с кухней, привязанной к черному ходу, и комнатой прислуги. Что бы ни делалось с тех пор в проектировании квартир, все смахивало на опыты на людях, весьма интересные для истории архитектуры, но весьма неудобные для жилья.
Наша беда в том, что уже несколько поколений не жило в таких квартирах, а разве что в их комнатах. По верному булгаковскому рецепту в них устроили разруху. До нас они дошли в виде коммунальных тараканьих ферм, со стенами, оклеенными пузырящимися обоями, под которыми ползают змеи и ящерицы. Но и в этом старческом виде нетрудно разглядеть, если постараться, следы былой красоты.
Правда, квартиры-девственницы — огромная редкость на рынке, обычно они уже измочалены двумя-тремя евроремонтами и продаются в виде огромного открытого пространства, пустого ангара, ободранного до кирпича. Почему-то считается необходимым превращать их в нью-йоркские лофты, хотя лофты надо устраивать где-нибудь в пустующих цехах АЗЛК, а не на Сретенке.
Войдя в старую квартиру, мастера потирают руки: "Стены-окна-двери-полы-потолки менять будем?" "Не будем!" — отвечайте им твердо. Гоните прочь салонного архитектора, который разрисует вам план изысканными кривыми и натыкает лампочек-галогенок в потолок. В квартирах доходных домов нельзя нарушать объемы, это должно стать законом для каждого коллекционера. А вот если стены остались на своих местах, эти квартиры выдержат любой дизайн, раскрасите ли вы их золотой краской, сделаете ли вы красный пол и зеленый плафон — они и не такое видали.
Удивительным образом мы только сейчас доросли до старых квартир. Когда в серии проделанных мной ремонтов я впервые столкнулся с квартирами XIX-XX века, я увидел класс работы царских архитекторов. Интерьеры, в которых ничего не надо придумывать, надо только постараться им не навредить.
Посмотрите на снимки старых интерьеров. Поищите десять отличий от сегодняшнего буржуазного образа жизни — вряд ли найдете. Это как с нагрузкой на перекрытия, которой вас тоже будут пугать,— так вот, никакая такая джакузи не весит столько, сколько профессорский кабинет с книгами, и тут избыток воды компенсируется исчезновением бумаги.
Вам будут объяснять, что прежний образ жизни не вернуть. Не верьте. Мы почему-то исходим из того, что человек за 200 лет изменился. Впервые я всерьез в этом усомнился, рассматривая альбом порнографических фотографий XIX века, выставленный на Sotheby`s. Жизнь наших прабабушек и прадедушек показалась мне ничуть не менее интересной и духовно насыщенной, чем наша. Если когда-нибудь на Sotheby`s появится коллекция русских интерьеров, новые будущие поколения смогут еще раз в этом убедиться.