Директор Гёте-института в Москве Хайке Улиг — рассказала корреспонденту «Д» Галине Дудиной о своем институте, поездках по стране и «иностранных агентах».
Фото: Коммерсантъ / Иван Водопьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Геннадий Гуляев
— Вы стали директором 1 января. Уже освоились или все еще чувствуете себя «новенькой»?
— Сейчас, можно сказать, переходный период между приездом, знакомством с институтом и планированием на следующий год. Десять месяцев — это уже много, но с другой стороны, я теперь отвечаю за большой институт со множеством направлений работы и выросшую за долгие годы партнерскую сеть не только в России, но и в регионе Восточной Европы и Центральной Азии. Сюда входят наши институты в Алматы, Ташкенте, Тбилиси, Киеве, Минске.
— Гёте-институт неплохо известен как бренд, но не все точно знают, что вы занимаетесь и популяризацией немецкого языка, и поддержкой различных культурных проектов. Какое-то из этих направлений для вас приоритетно?
Чем известен Гёте-институт
— Мы немецкий культурный институт, и это в общем-то исчерпывающее описание. Мы опираемся на три столпа: язык, культура, Германия. То есть, во-первых, содействуем изучению немецкого языка: предлагаем курсы и организуем экзамены, а также поддерживаем учителей и школы, где преподается немецкий как иностранный. Во-вторых, продвигаем международное сотрудничество в области культуры. И в-третьих, информируем о Германии — поддерживаем, например, переводчиков с немецкого, библиотеки, способствуем тому, чтобы люди с разных сторон узнавали о современной Германии. Выделить какое-то одно направление сложно. Кто-то, кому понравилось немецкое кино, однажды, возможно, придет на урок немецкого. И наоборот, язык открывает путь к культуре, литература — к пониманию другого, другой страны.
— Знаете ли вы, кто в России целевая аудитория ваших курсов, кто учит немецкий?
— По статистике Министерства образования РФ и нашей собственной оценке, в России немецкий язык учат около 1,8 млн человек. Около 1,3 млн из них — это школьники, у которых немецкий — первый или второй иностранный язык. Россия по этому показателю входит в тройку лидеров в мире. На курсах непосредственно от нашего института в прошлом году учились около 6 тыс. учеников. Треть из них — дети и подростки, для них у нас есть специальные детские и молодежные курсы, а на каникулах — языковые лагеря. Но в основном молодые люди от 16 до 35 лет.
— Я знаю, что вы сами где-то в этом же возрасте занялись русским. В 1980-е изучали славистику в Потсдаме и Ростове-на-Дону. Обязательно было знать русский, чтобы стать директором Гёте-института в России?
— Формально такого требования нет. Руководители наших институтов по всему миру меняются раз в пять-шесть лет, и нужно быть действительно гением, чтобы выучить языки каждой следующей страны. Но, конечно, зная язык, по-другому чувствуешь себя в повседневной жизни, проще общаться с партнерами.
— Мы с вами сейчас говорим по-немецки, а на встречах вы обычно беседуете по-русски?
— Чаще всего. Если нужно обсудить какие-то тонкости, помогает переводчик. Нередко мои собеседники говорят по-русски, а я — по-немецки, и мы друг друга понимаем.
— Вы работали в Москве в конце 1990-х — начале 2000-х. Что изменилось за это время?
— Я впервые побывала в Москве в 1981 году. За это время Россия и Москва, конечно, стали совершенно другими. Думаю, что многие немцы сегодня, приезжая в столицу или другие города, оказываются поражены, ведь они ожидали увидеть не это.
Даже по сравнению с моим прошлым приездом мне показалось, что люди стали дружелюбнее, более внимательными друг к другу. Даже в метро, в общественном транспорте отвечают улыбкой на улыбку. Особенно атмосфера изменилась там, где много молодежи: в музеях, в кафе, в торговле. Складывается впечатление, что тебе рады, многие говорят по-английски или даже по-немецки.
— В регионах ситуация другая? Вы же и там бываете.
— В России у нас есть Гёте-институты в Санкт-Петербурге и Новосибирске, но я была и в Перми, Екатеринбурге, Смоленске… И, конечно, жизнь в небольших городах (небольших для России, по меркам Германии это большие города) всегда отличалась от столичной: была спокойнее, менее суматошной.
В регионах у нас, кстати, помимо наших Гёте-институтов есть еще 20 языковых центров и полтора десятка читальных залов, с которыми мы сотрудничаем. Иначе нам просто в такой огромной стране было бы и не справиться.
— Недавно один из российских чиновников говорил мне, что для участия, например, в конференции городов-партнеров этим летом в Германии, российские участники из регионов на всякий случай запрашивали одобрение Министерства культуры. Сталкивались ли вы с подобной тревогой в регионах?
— Могу сказать, что спрос на курсы немецкого языка не упал. Многие учат немецкий, стремятся пройти экзамен — из карьерных соображений или чтобы поехать учиться в ФРГ. И потом, мы развивали свою сеть контактов с партнерами в регионах еще с 1990-х годов, и наше сотрудничество, наши совместные программы и проекты опираются на взаимное доверие. И мы чувствуем открытость, даже жажду обмена опытом, впечатлениями… Все это по-прежнему осталось.
— Но?..
— Но, конечно, мы чувствуем, что многие наши партнеры смущены, не уверены. С 2012 года действует закон, который позволяет назвать «иностранным агентом» тех, кто финансируется и сотрудничает с иностранными организациями. От этого никуда не деться, и определенное напряжение чувствуется в беседах. Хотя нашу работу это до сих пор не затронуло.
— В августе 2018 года председатель всего Института имени Гёте Клаус-Дитер Леман говорил о том, что Гёте-институт и партнеры организации в ряде стран — России, Китае, Турции — испытывают повышенное политическое давление. В случае с Россией, выходит, речь не о сложностях, которые испытывает непосредственно институт, а о ваших партнерах?
— Да, Клаус-Дитер Леман говорил именно об этом.
Изменения в законодательстве заставили наших партнеров почувствовать себя неуверенно.
— А вы можете внести свой вклад в нормализацию отношений между Россией и Германией, Россией и Европой? Или предпочитаете вообще не вмешиваться?
— Мы немецкий культурный институт, и наш долг — это международное культурное сотрудничество и содействие взаимопониманию между народами. Мы некоммерческая организация и по характеру своей программы и деятельности — мы часть гражданского общества. Поэтому мы и не ориентируемся на актуальные политические события — это задача политиков и посольств. И история Германии показала: культура в политических целях — роковая ошибка.
В своей работе мы всегда стремимся развивать совместные проекты. Потому что именно в ходе обмена, в ходе знакомства друг с другом и долгосрочного сотрудничества и рождается доверие. Структура таких выстроенных годами связей способна выстоять даже в тяжелые времена, помочь понять друг друга, находить компромиссы. Это не всегда означает, что ты разделяешь чужое мнение, но хотя бы понимаешь, почему у другого оно отличается от твоего собственного.
— Вы свидетель того, как в России то и дело разгораются ожесточенные дискуссии на тему исторической памяти, в том числе по поводу советско-германской истории. Эта тема очень политизирована. Видите ли вы для себя возможным как-то ее затрагивать? Учитывая, с одной стороны, ее деликатность, с другой — ваш собственный, немецкий опыт работы с болезненными воспоминаниями и темным прошлым.
— Это непросто, но, думаю, необходимо говорить о самих событиях и о их причинах, о том, как и почему принимались решения. Нужно говорить об истории собственной семьи и об истории страны — на основании документов, на основании самых разных источников. Задавать себе вопросы, причем открытые вопросы, требующие развернутого ответа. Со временем восприятие истории может меняться.
Германия действительно проделала и продолжает делать серьезную и тяжелую работу в этом смысле, пытаясь разобраться с собственной историей.
Но это очень важно, и что-то нам без сомнения удалось. Да, мы были вынуждены пройти этот путь, разобраться с нашей собственной историей и с нашей исторической ответственностью.
Что касается нашего института, как раз в этом году мы запустили важный совместный проект с организацией «Бессмертный полк. Пермь» и историком из Нижней Саксонии Карлом-Хайнцем Циссовом — проект о судьбе советских военнопленных и принудительных рабочих. Сейчас многие архивы стали доступнее, и была подготовлена выставка «Возвращение домой» о военнопленных из этого края и их семьях, о том, как это было, когда мужчины пропадали, многие — чтобы не вернуться. О том, как с этой потерей жили семьи. Мы показали эту выставку в Перми и в Пермском крае, и в мае на открытии выставки я была очень тронута тем, сколько людей на нее пришло. Многие приходили с фотографиями родственников и документами. Они обращались к нам или к историкам с вопросом, как они могут узнать больше о судьбе своих отцов, дедов.
Этот проект мы будем развивать, он не последний в своем роде. Но главное, я думаю, что на обеих сторонах — на обществе в целом и на каждом в отдельности — лежит ответственность за то, чтобы сохранять эти воспоминания. Потому что без воспоминаний и вопросов, обращенных в прошлое, сложно идти в будущее.