Андрей Стапран родился в Москве, но первые четыре года провел в Японии. Родители говорят, что Андрей «профессионально» говорил по-японски, но юноша этого не помнит. Бабушка Андрея преподавала японский в МГИМО, а мама и отец там учились.
Фото: Из личного архива
Фото: Из личного архива
«В Японии принято улыбаться всем и быть вежливым — так я был воспитан. Мама рассказывала, что, когда мы вернулись в Москву, я в автобусе, кажется, улыбнулся то ли водителю, то ли пассажиру, и была реакция в духе "Вы что делаете? У нас так не положено"»,— смеется Андрей. В Японии он бывает часто и чувствует себя там как дома — видимо, потому, что вырос в этих традициях.
В Москве Стапран пошел учиться в прогимназию в Солнцево, а во втором классе поступил в музыкальную школу имени Шаляпина, где через шесть лет окончил две специальности — трубу и вокал. С пятого класса поступил уже в гимназию №1543. В седьмом классе он попал на вечернюю биологическую школу — там читали лекции о генетике и онкологических заболеваниях. Это увлекло Андрея больше, чем полевая биология, где нужно «собирать материал вживую». В девятом классе он попал на летнюю биологическую школу в Гарвардском университете.
«Мой первый опыт учебы биологии — на английском. Одно дело — знать, другое дело — уметь использовать те же знания на другом языке. Это было важным шагом, чтобы понять, что твой любимый предмет на иностранном языке — это реально»,— вспоминает Андрей.
Позже стало ясно, что поступить учиться за границу не так сложно, как считается. По словам Андрея, главное — знать схему: как, что и когда сдавать, да и в целом процесс не такой трудоемкий. Изначально он хотел поступать на биологию в МГУ, окончить сначала российский университет, а затем думать о магистратуре за рубежом. И он действительно «для уверенности» поступил на факультет биоинженерии и биоинформатики — по олимпиаде, но проучился там всего месяц.
«С поступлением в Оксфорд в каком-то смысле повезло»,— говорит Андрей. Основная разница в системах образования, по его словам, состоит в том, что в российских вузах стараются создать иллюзию плотного графика у студентов, включая в учебные планы множество ненужных предметов. В Оксфорде в первый год казалось, что занятий даже слишком мало.
В школе у Андрея была возможность понять, какие области в биологии ему наиболее интересны. В восьмом классе была ботаническая практика на Кавказе, в районе Туапсе. Затем в Тверской области месяц занимались разными направлениями полевой биологии. В десятом началась научно-исследовательская практика, Андрей проходил ее в НИИ физико-химической биологии им. А. Н. Белозерского, научным руководителем стал Дмитрий Кнорре. Там Андрей снова оказался в лаборатории, где исследовал взаимодействие клеток и роль запрограммированной клеточной смерти в колониях дрожжей. Во многом после этого стал очевиден выбор в пользу молекулярной биологии и генетики.
«Мне очень интересна тема старения — почему оно появилось и существует,— взахлеб начинает рассказывать Андрей.— Существует несколько гипотез. Одна из них такая: у нас 23 пары хромосом, они удваиваются при каждом клеточном делении, и удваивание неидеальное. При каждом делении кусочек хромосомы с конца съедается. Чтобы это не был какой-то значимый кусок хромосомы, который кодирует какой-то белок, есть незначимые участки в конце хромосомы, которые специально для этого существуют, чтобы съедаться. Когда весь этот участок уничтожается, тогда постепенно клетка умирает. Это и есть клеточная смерть. Так вот, одна из гипотез состоит в том, что в какой-то момент у нас заканчивается этот участок. Штука в том, что белок, который обновляет этот участок, в нормальных клетках неактивен. А в раковых клетках он как раз работает, и этот участок в раковых клетках обновляется, поэтому раковые клетки бессмертны и продолжают постоянно делиться».
Вторая область — это стволовые клетки и регенеративная медицина.
«Я могу и про третью рассказать»,— улыбается Стапран. И рассказывает о Hox-генах, которые обеспечивают строгую упорядоченность разных клеток и отделов тела в целом от «головы» к «хвосту» у многих животных. Путем сложных молекулярных взаимодействий и сигналов они «запускают» развитие клеток в определенном направлении. Как и большинство вещей в генетике, эти механизмы открыли, исследуя дрозофил. «С этого началось понимание того, как клетки между собой "общаются" в процессе развития, как понимают, во что им нужно превратиться»,— объясняет Андрей.
«Иногда бывает, что просто хочется что-то такое изобрести, что может помочь людям. Но нужно понимать, что если идти в биологию, заниматься ей, то в отличие от гуманитарных наук в большинстве случаев у твоего исследования не будет какого-то суперинтересного положительного результата. Ты или откроешь старое, или у тебя, вероятно, просто ничего не получится, так наука устроена. Но меня скорее заводит сам процесс: ты пытаешься, ты придумываешь схему эксперимента, и в какой-то момент что-то получается. Главное — гореть идеей»,— говорит Андрей.
Работа в лаборатории ему кажется чем-то вроде искусства — и здесь есть своя эстетика. Клеточное ядро или митохондрии с флуоресцентными белками, которые таинственно мерцают красным и зеленым под микроскопом, завораживали его еще в школе во время научной практики.
В Оксфорд он взял с собой трубу и гитару, он поет в хоре, играет в футбол и играет в оркестре.
«Экзамены проходят в старом здании в стиле Гарри Поттера. Вообще, тут все в стиле Хогвартса. Приходить обязательно в костюме, и чтобы это были черные брюки, черные ботинки, белая рубашка и накидка, а на левой стороне костюма был цветочек. На первый экзамен должен быть белый, на второй — розовый, для последнего — красный. Обязательно должны быть с собой квадратная шляпа и черные носки. Как-то на экзамен не пустили студента из-за того, что у него розовые носки. Может показаться очень странным, но университеты вроде Оксфорда и Кембриджа не были бы самими собой, не будь этих традиций»,— рассказывает Стапран.
После серьезной науки, если он решит ей заниматься, Андрей хотел бы стать популяризатором науки — больше всего его восхищают люди, которые увлекаются чем-то и умеют поделиться этим со всеми. Взять, например, историю создания Google, благодаря которой возникло понятие elevator speech («презентация для лифта») — короткий рассказ о своей идее, который укладывается в тридцать секунд. Пока поднимается лифт. Или — в нашем случае — рассказать о том, как стареет человеческий организм за столь же короткий срок.
В Оксфорде есть множество научных стажировок. Летом Андрей был в Чикаго, в Иллинойском университете, участвовал в проекте разработки более эффективных сельскохозяйственных растений, чтобы найти способы накормить страны, где существует недостаток продовольствия.
«Спонсор этого проекта — Билл Гейтс. Руководители программы нам рассказывали, что для отчетности им иногда нужно ездить к нему, и когда у него выдается пять минут свободного времени, они за это минимальное время должны рассказать наработки целого исследовательского института за год. Рассказать так, чтобы человек понял и не перестал вкладываться»,— восхищается Андрей.
Так устроена современная наука — без финансирования она не обойдется, а чтобы его получить, нужно уметь уложить год научных исследований в четыре минуты, а идею — в десять секунд, улыбается он: «Так я понимаю философию западного мира. И мне кажется, это классно».