«Платье — это квинтэссенция возможностей дома»

В модном доме TATYANA PARFIONOVA, основанном в 1995 году в Санкт-Петербурге, произошло сразу три знаковых события: открылся департамент в Москве, вышел великолепный художественный альбом с распространением в 40 странах и состоялся показ в рамках Недели моды в Токио. Накануне шоу исполнительный редактор «Коммерсантъ Стиль» Елена Кравцун побывала в знаменитом доме на Невском проспекте, одной из первых увидела новую коллекцию и поговорила с Татьяной Валентиновной Парфеновой о том, как она выбирает музыку для шоу, планах московского департамента и черной униформе.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«К русской моде вообще такое отношение, как будто ее не существует»

— Татьяна Валентиновна, локация для московского отделения модного дома на Поварской улице абсолютно прекрасная. Старая Москва, тихое и живописное место. Расскажите, как выбирали и почему дому именно сейчас понадобилось новое отделение?

— Я Москву плохо знаю, никогда там не жила и всегда приезжала с делами. Мне прислали фотографии разных московских мест. Выбранное место меня покорило тем, что там Музей Гоголя рядом. Место хорошее, тихое. Московский департамент стал уже необходим дому. Честно признаться, я совсем не хотела ничего открывать в Москве. Но в какой-то момент поняла, что для проектов иметь отделение просто необходимо. Весь последний год мы обсуждали выпуск коллекции TATYANA PARFIONOVA for TSUM с Аллой Вербер. Теперь непонятно, что в итоге с этим проектом, правда, будет. Также мы много говорили с Пушкинским музеем о сотрудничестве. Мне кажется, ближайший год покажет масштабы и объем работы московского департамента. А мы поймем, правильным ли было решение открыться в Москве.

Департамент в Москве — сложная история. Наверное, даже легче было бы делать департамент в Париже.

— Почему? Из-за того, что Москва — слишком дорогой город или слишком динамичный?

— Пока я не понимаю структуру модного бизнеса в Москве. Вроде бы все там сосредоточено, весь глянец, пресса, телевидение, обилие недель — при этом «Первый канал», когда делает репортаж о Неделе моды в Париже, никогда не делает репортажи, допустим, о русских неделях. Какой в этом смысл? К русской моде вообще такое отношение, как будто ее не существует и быть не может. Все время сравнивают, можем ли мы произвести машину. «Жигули» — машина это или нет? С одеждой то же самое. А это крайне неправильно. Сейчас идут какие-то громкие заявления, что Санкт-Петербург — столица моды. Или вдруг какие-то большие планы и бюджеты у московского правительства, засылы дизайнеров в Париж. Я посмотрела этот парижский салон. Как можно было собрать всех в одном месте, всех таких разных? Получилось, как в той басне, лебедь, рак и щука.

— А как, по-вашему мнению, правильно сделать?

— Я в салонах участвовала и знаю, как это должно выглядеть. В момент, когда там такое количество представителей прессы, которые ходят на показы, устроить этот шоурум — дело не особенно эффективное. Каждый дизайнер обладает собственным почерком, поэтому каждому надо было дать определенную финансовую возможность сделать то, что он сам бы для своего бренда хотел. Хочет ли он в этом сезоне выставляться в этом салоне, или на международной выставке моды Tranoi. И помочь этим дизайнерам все сделать. Хотя московская инициатива говорит о том, что хотя бы идет какой-то процесс, хотя бы обратили внимание. С другой стороны, все привыкли, что сыр должен быть французским или голландским, а мода должна быть французской или итальянской. В Москве надо делать свою неделю моды — Московскую — одну и по своим правилам. Наши же коллеги продолжают копировать западных. А на Западе вообще на месте не стоят, продолжают развиваться, а мы, не пройдя этого развития, просто переносим этот опыт на нашу действительность, вместо того чтобы сделать свою самобытную неделю. Исторически мы не нужны французам, не нужны итальянцам. Японцы, например, утверждали наш показ полтора месяца, я вообще думала, не будет его совсем.

— Почему вы решили принять участие в Токийской неделе моды?

— Сегодняшняя мода очень зависит от стилистов.

— В моих коллекциях — нет. У меня платье, как голая правда, посмотрите, ничего не намотано, никакой многослойности. Платье как оно есть. Понятно, что его можно носить с брюками, накинуть пиджак. Платье — это квинтэссенция возможностей дома. Коллекция для Токио — 35 платьев. Мне понравилось, что в Токио на нашем показе задействовано 90 ассистентов, которые обслуживают только дефиле (рассадку гостей и моделей).

«Я не работаю психотерапевтом для клиентов»

— TATYANA PARFIONOVA — была первой именной маркой в России. Что вы почувствовали, когда зарегистрировали свой бренд и увидели свое имя в качестве лейбла?

— Я почувствовала сожаление, что не поменяла фамилию после первого брака, а оставила фамилию своего Парфенова, потому что эту фамилию уже носил мой сын. А моя девичья фамилия — Полякова. Красивая фамилия.

— Да, приятная.

Когда над витринами уже были повешены наши вывески, я вообще старалась пройти в модный дом с другой стороны, чтобы даже не видеть их. Для человека, который вырос хоть и в очень хорошей семье, но в советское время, это было как-то нескромно.

— Хотя «Парфенова» больше соответствует моде. Начиная с 1995 года и по наше время, это единственная фамилия, которая на Невском уцелела, хотя в 1990-е много дореволюционных фамилий-брендов вернулось. Кстати, до революции в этом помещении был кинотеатр, который назывался «Мулен Руж». А фамилию, под которой я живу и работаю, я люблю и к ней привыкла. Да и с первым мужем у меня сохранились прекрасные отношения.

— А как сохранить прекрасные отношения с бывшим мужем?

— Понять, что его родители — дедушка и бабушка моего ребенка, что у моего ребенка есть прекрасный отец, замечательный профессионал и наш семейный доктор. Я вышла замуж за хорошего человека, достойного, умного. Другое дело, что это не совсем совпало со мной. Потому что я не такая прекрасная и умная была в том браке. А в нынешнем браке, который длится уже 32 года, получилось очень хорошее совпадение.

— Все равно мне кажется, развод очень меняет людей и крайне тяжело потом начать хотя бы дружить.

— Любые отношения претерпевают разные фазы развития. Сначала надо сделать над собой усилие, а потом это даст плоды и перейдет в нормальное человеческое общение. Если же партнер не хочет дружить, это его право. С уважения этого его права и начнутся прекрасные отношения. Я считаю, главное женское качество, с которым надо бороться,— назойливость. «Приставучесть» такая. Ее надо избегать и гасить в себе эти порывы.

— Вы переехали в Санкт-Петербург в 1964 году, каким он тогда был?

Как сейчас помню заиндевевшие на вокзале четыре цифры — 1964. Это был февраль. Меня, маленькую, вырвали из одного мира и поселили в другой. Все так холодно было, квартира была еще не устроена... Конечно, не очень мне нравилось все это, тем более жить в новостройках...

— До этого вы в своем доме жили в Полтаве?

— В Полтаве я жила только первые пять лет жизни. Да, в центре города у бабушки был дом и сад, старый центр весь состоял из множества маленьких частных домов. Одно из моих ярких воспоминаний, связанных с переездом,— помню, например, трактор, который завяз в подтаявшем снегу, и на тракторе лежал мертвый бобер. Помню, как я спасала маленьких рыбок. Первая школа, в которую я пошла, была на фундаменте Шереметьевского дворца и рядом располагалась сеть прудов. Они растекались весной, и эти рыбки оказывались в траве. Я решила их спасти, нашла какую-то банку, с жидкостью, мне тогда показалось с водой, а она была с бензином. В общем там много было маленьких детских трагедий. Не знаешь, с кем дружить, а дружить так хочется, в классе нельзя рисовать цветными карандашами, а только красками.

— Ваш папа был военным?

— Да, он был выдающимся военным инженером, один из тех людей в команде Королева, которые вели ракетные двигатели, на которых до сих пор все летают. У него была красивая татуировка, я до сих пор жалею, что не сделала себе такую же. Поскольку папа окончил с красным дипломом Харьковскую академию ракетных двигателей, его оставляли в Харькове, но он сказал, что мы поедем туда, где нам дадут квартиру. Они поехали на Куйбышевский авиастроительный завод, и в это же время туда приехал Королев. Инженером, который мог ответить на любой вопрос, был мой папа. Ему Королев и предложил на выбор Жуковский или Ленинград. Папа выбрал Ленинград, потому что говорил «девочкам там будет хорошо, там Эрмитаж». Я это запомнила и представляла себе Эрмитаж как огромный хрустальный дворец, а когда его увидела вживую, то была страшно разочарована. Мне он показался таким маленьким.

— В Эрмитаж возвращаетесь в какие-то определенные залы?

— Бывает, хожу сама и начинаю водить своих внуков. Старший внук Платон изучал все, что связано с египетскими мумиями, мы соответственно пошли смотреть. Сейчас уже Марк растет, ему исполнилось три года. Недавно мы с Марком и Платоном ездили посмотреть настоящих великанов, атлантов. До того как открыли Генеральный штаб, у меня были любимые залы, я очень любила импрессионистов, прямо туда специально ходила. Сейчас нет.

— Но Матисса по-прежнему любите?

— Я его сразу полюбила.

Вообще мне кажется, любить искусство — не сложно.

— Это точно. Я знаю, что вы и саундтрек для показов сами подбираете.

— Да, например, для показа коллекции They (Прим. Ред.: шелковые сорочки, плиссированные юбки, платья из тафты и приталенные пиджаки демонстрировали юноши) я поняла, что мне необходима особенная яркая песня. Такой и стала «Зайка моя» Филиппа Киркорова.

— Да, я помню этот показ, техно-версия изменила эту композицию до неузнаваемости. А что вы приготовили для Токио?

— (Включает.) Вот такую версию очень известной песни. Угадаете? Это «Осень» группы ДДТ — любимая песня моего сына когда-то, он сам ее очень хорошо пел.

— Сегодня распространено такое мнение, что все самое интересное, что касается инноваций, освоения нового пространства, происходит в мужской моде. Вы с этим согласны?

— Просто сейчас стираются гендерные границы. Но это часто происходит в моде. Например, мужчины ходили на каблуках тогда, когда еще у женщин такой обуви не было. Мужчины пудрились и красились во времена барокко, носили расшитые камзолы и белые чулки. Да расшитые кафтаны даже русские мужчины с бородами носили! Женский гардероб исторически очень сильно заимствует вещи из мужского. Это естественный процесс взаимопроникновения, «хождения» за эмоцией, красотой, вдохновением. Есть девушки, которые любят одеваться в магазинах мужской одежды, мы не можем лишить права мужчин вдохновляться женской одеждой как возможностью. Уж кто агрессивно не должен к этому относиться, так это дизайнеры. Это только расширяет их поле деятельности.

Что касается обывателей — часто человек говорит «я никогда в жизни это не надену», проходит какое-то время, и он уже это носит. Такой закон.

Есть люди, которые в силу своей деятельности, ограничены в выборе. Им бы может быть очень даже хотелось походить в платьях, но они не могу это сделать. Есть стереотипы, агрессивное отношение к этому, есть люди, которым просто некогда наряжаться. Мужская мода более консервативная, чем женская, а за последнее столетие, прямо скажем, совершенно окуклилась в своей этой устойчивости. Теперь этот кокон пытаются дизайнеры разбить. Все, что себе мог позволить яркого мужчина,— галстук. Здесь они изгалялись, как могли. Потом перешли к носкам, дальше уже появились робкие цветные клеточки в костюмах, потом был период розовых рубашек вдруг. Кстати, очень красиво сочетают цвет галстука, рубашки и пиджака японцы.

— Может так случиться, что вы начнете мужскую линию выпускать?

— Периодически мне это интересно. На заказ мы можем делать мужские костюмы, они, кстати, очень хорошие получаются — и легкие, и чистые по линиям, и хорошо сделанные.

— Как к вам мужчины попадают?

— Обычно это мужья клиенток. Я бы делала мужскую постоянную линию, только если это был бы спецзаказ с отдельным инвестированием. Это требует достаточно больших вложений, подразумевает сложную технологическую цепочку. В этом деле надо хорошо уметь произвести. Или бы мы могли открыть еще одно небольшое ателье, в котором производятся индивидуальные заказы. Мужчины же они такие — им нужно, чтобы петли были вручную сделаны, чтобы туда была вложена специальная нить. Вокруг классического мужского костюма создан технологический ритуал. Портные должны быть особенными, и хорошо, когда они мужчины. Помните, все эти легенды, когда в Венеции какой-то старичок шьет самые лучшие в мире смокинги. Если бы я это решила делать, то, наверное, подумала бы, что я сошла с ума.

— Про ритуал — с чего он начинается в вашем модном доме?

— Иногда с письма, со звонка, иногда бывает просто приходит человек и говорит что у меня такое-то событие, можно ли встретиться с дизайнером. Его аккуратно опрашивают, что ему непосредственно нужно. Иногда бывает, я клиента даже не вижу, а общаюсь исключительно по переписке и вещи отправляю куда-то за границу. Я не делаю примерку, чаще всего это стандартные в хорошем смысле фигуры.

— Когда клиент приходит лично, вы устанавливаете с ним какой-то особенный контакт?

— Нет. Я не работаю психотерапевтом совершенно. Я вообще стараюсь как можно меньше вникать в какие-то личные детали. Потом я достаточно быстро понимаю, мой это клиент или нет, надо это делать или нет. У нас нет такого, чтобы клиент приходил со мной провести время и заплатить за это большие деньги. Я знаю, что он должен получить платье, которое отлично войдет в его гардероб и будет служить ему верой и правдой долгое-долгое время, столько, сколько ему это будет необходимо.

— Вы сами чаще всего носите черный цвет. Это ваша униформа?

— В принципе, да. Удобно работать в черном, потому что ты как цвет не существуешь. Когда ты сидишь в цвете сам и работаешь с цветом, тебе просто неудобно. Поэтому у меня всегда либо черный, либо белый. А работа — это 80% всего моего времени. Возможно, если бы я была не я, а с прекрасной фигурой и с желанием переодеваться, то любая вещь здесь могла бы быть моей. Ты можешь существовать в реальности, а можешь воображать себе миры.

— Я очень люблю наряжаться, вот только времени на это катастрофически не хватает. Поэтому ты приходишь к капсульному гардеробу, который носишь изо дня в день и остается только выход в театр.

— Ну уж здесь вы себе позволяете?

— Да, мне вообще хочется, чтобы женщины наряжались чаще.

— В нарядности нет ничего плохого.

«Я бы открыла детскую линию»

— В вашем доме, помимо одежды и аксессуаров, я вижу большое количество предметов для интерьера — подушки, прекрасной формы стулья, с чего началось ваше увлечение интерьером?

Наташа Барбье делала проект «Петербургская квартира», интерьеры комнат которой оформляли дизайнеры Санкт-Петербурга. Я сделала туда несколько разных вариантов инсталляций на тему квартиры в разное время.

Потом как-то я увидела, что у нас на складе очень много остатков хороших симпатичных тканей. Тогда я сделала акцию под названием «Сто подушек». Мы затащили огромное количество подушек нашего производства в очень симпатичную московскую галерею, продающую американскую мебель, и как-то эти подушки быстро растворились. А потом этим направлением увлеклась моя невестка, она большая умница и с интересом занимается дизайном интерьеров, а поскольку модный дом — это семейный бизнес, то мы все уже этим занимаемся.

Мне вообще многое интересно. В прошлом году мы основали бренд «Тело и душа» для людей, активно занимающихся тренировками, репетициями балета, йогой. Я иногда думаю: «Господи, как же можно взять и ограничить себя какими-то рамками?» У меня все время есть ощущение какой-то очень маленькой реализации, я бы делала еще больше всего и разного. Я бы открыла детскую линию, потому что я понимаю, какие это должны быть платья для девочек и мальчиков. Потом, почему, например, пожилые люди живут у нас по остаточному принципу? Это тоже неправильно, у них должна быть комфортная, мягкая современная одежда, в которой человек может проводить целый день дома в удовольствии.

— У вас же есть домашняя линия, насколько я помню.

— Есть пижамы. Но всего этого надо выпускать много, развивать бизнес, открывать магазины, а сейчас не самое лучшее время для этого. Все депрессированны состоянием, в котором сейчас находится весь мир. В огромной хлынувшей благодаря интернету информации позитивной — лишь маленькое количество. Самый простой способ поправить свое настроение — съесть шоколадку. Затратный — купить себе новое платье. По моим ощущениям, мы погружаемся в глубокую депрессию, и это, конечно, очень плохо. Я не за то, чтобы новости форматировать, чтобы они были все исключительно бравурные, но я думаю, что хорошего происходит тоже немало.

Беседовала Елена Кравцун