Нью-Йорк снова стал одним из героев Вуди Аллена. На Манхэттене в течение одного дня красавец Гэтсби Уэллс (его играет Тимоти Шаламе) меняет жизнь и взгляды на нее, девушку Эшли (Эль Фэннинг) на девушку Шеннон (Селена Гомес), а заодно и отношения с матерью. И все это полито сверху обильным кинематографическим дождем. В ожидании российской премьеры фильма, который уже с радостью приняли на фестивале американского кино в Довиле, корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов встретился с режиссером Вуди Алленом.
Фото: Reuters
Фото: Reuters
— Почти все ваши фильмы — про вас. Кто же вы в «Дождливом дне в Нью-Йорке»? Ну или кому вы здесь больше симпатизируете?
— Самый близкий для меня персонаж — это, конечно, Гэтсби, которого прекрасно сыграл Тимоти Шаламе. Он во многом такой, как я, только красивее. Когда я рос, меня как будто бы было двое. Я был, как полагается, и глупым молодым человеком, и как будто бы старше себя самого, потому что очень любил старую музыку, любил гулять по городу и смотреть, как хорош Манхэттен под дождем. Ностальгия, в общем, и неизвестно откуда. Сам-то я, понятно, не с Манхэттена, а из Бруклина.
— Манхэттен теперь — это не только олицетворение Нью-Йорка, но и ваша прописка. Из уроженца Бруклина вы поднялись до жителя Upper East Side. Что он значит для вас?
— Выходишь из дома — и ты уже на площадке! Это же отлично, когда твой город становится местом твоей работы, твоим героем. Я всегда хотел, чтобы города были персонажами в моих фильмах, будь то городок в Испании, Рим, Париж или Нью-Йорк. Мне было важно передать любовь к Манхэттену. Это город в городе, место, где есть все, где все происходит разом, мгновенно, одновременно. Совершенно необязательно, что то, что я о нем рассказываю, это правда.
Вот у Скорсезе свой Нью-Йорк, он очень отличается от моего, хотя бы своим реализмом. Мой Нью-Йорк — это идеализированная картинка, коктейль из Bemelmans Bar, смешанный моим восприятием.
— Ваш молодой герой — картежник. Это тоже заимствовано из вашей собственной истории?
— Я профессионально играл в покер и даже выигрывал. Потому что я был серьезный боец: все вокруг выпивали, смеялись, болтали, а я боролся, высчитывал комбинации. Пусть я не веселился, как они, зато все время побеждал. Для меня это не было общением, это был почти бизнес. Почему я прекратил играть? Я стал жалеть время. Оно сделалось дороже денег, которые я выигрывал.
— Приходилось слышать, что ваш герой — повзрослевший Холден Колфилд из «Над пропастью во ржи», который ищет свою судьбу. Когда и где вы нашли свою?
— Еще в школе. Все мои друзья знали, что они хотят изучать в университете. Они мечтали стать архитекторами, адвокатами, учеными, докторами… И стали. Мне тоже было важно решить, на что я гожусь. Я понял, что у меня есть чувство юмора и я могу заставить людей смеяться. Вот это мое. К тому же это качество, на которое легко и быстро находятся покупатели. Трагедии уважают, но не любят, комедия нужна всем. Я сразу понял, что я буду делать комедии до конца моей жизни.
— Вы уже дописали свои воспоминания?
— Со мной еще многое произойдет в жизни, я надеюсь. А книжка воспоминаний закончена, она скоро будет напечатана.
— Мемуары пишут и для других, и для себя. Что вы узнали о себе, когда писали автобиографию?
— Наверное, то, что у меня не самая захватывающая жизнь. Самая что ни на есть средняя. Во всех смыслах «среднего класса». Даже монотонная. Я встаю, делаю зарядку, работаю, прогуливаюсь с женой и с друзьями. У меня нет ни вилл, ни самолетов, ничего подобного.
Про меня журналистка Cosmopolitan написала: «У Вуди Аллена нет великих историй». И это, наверное, правда. Иногда у меня были прорывы, громы и молнии, но в основном моя жизнь — это жизнь простого работника, почти как повара или пекаря. Ну, хорошо, я пеку фильмы.
— Герои «Дождливого дня в Нью-Йорке» происходят из богатых семей, но еще не избалованы жизнью. А вы?
— Наверное, не избалован, раз полон желчи. Знаете, жизнь — сложная дорога для каждого. Мне на моем пути очень повезло. Мне досталось хорошее здоровье, моим родителям — долгая жизнь, у меня прекрасная жена, я дружен с моей сестрой. Каждый раз, когда мне нужно было отдохнуть от шоу-бизнеса, который, конечно, штука ядовитая, мне это удавалось. Я иногда смотрю вокруг себя и вижу, как много людей страдают, не справляются, гибнут. Меня каким-то чудом мимо всего этого ужаса пронесло. Но я знал, что жизнь жестока, еще тогда, когда я был молодым. У меня никогда не было радужных иллюзий.
— Комедия сейчас переживает не лучшие дни. Не дай бог пошутить неудачно. В век политкорректности и социальных медиа многие избегают любых острых тем.
— Не знаю, насколько это имеет место в Америке. Сейчас у нас вполне комедийный президент, рост правых движений также благоприятен для сатиры, появляются новые комики… Другое дело, что я бы так не мог, я даже студентом не был политически активным. Вот Теннесси Уильямс, например, всю жизнь избегал политики, а говорил о человеческой жизни. Об эмоциях, о судьбе... На телевидении комики процветают. Причем шутят о том, что у всех на устах. А если бы я вдруг захотел обсудить в кино какую-нибудь острую политическую идею, так до того момента, пока фильм бы вышел в прокат, ситуация бы уже поменялась.
— Некоторые актеры, которые у вас снимались, после обвинений в ваш адрес, связанных с движением #Me Too, выразили желание никогда с вами больше не работать. А ваше альтер эго — Гэтсби-Шаламе — отдало на благотворительность свой гонорар за «Дождливый день в Нью-Йорке».
— Мне было весело с ними работать. В остальном им виднее. Глупо все время оправдываться, тем более правосудие это уже сделало за меня.
— Бывает ли такое, что персонажи, которых вы создали своим воображением, вдруг бунтуют против ролей, которые им предписаны?
— Это плохой момент, признак потери контроля. Вы начинаете терять нить, все становится хаотичным. Всегда важно понимать, кто такие ваши персонажи и чего они хотят. Тогда они не подкинут вам сюрпризов. Но, вообще-то, момент, когда ты видишь, что ты наснимал,— момент страшный. Как и мой герой-режиссер, я никогда не доволен. Приходится бороться, чтобы хоть что-то получилось в итоге. А начинаются съемки всегда в эйфории.
— Что вы думаете о подъеме антисемитизма, о росте ультраправых движений в мире?
— Я думаю, что всегда подъем крайне правых — плохая вещь.
Фрейд говорил, что антисемитизм будет всегда: думаю, это правда. Люди настолько запуганы жизнью, что легко поддаются ненависти. Евреи — просто очередные козлы отпущения. Когда речь не о евреях, она о чернокожих или мусульманах… всегда кто-то «провинился».
Может быть, я ошибаюсь, но я надеюсь, что это успокоится, что после выборов 2020 года у нас будет президент-демократ и крайне правых наконец угомонят.
Я бы очень не хотел в своих надеждах ошибиться, мне кажется, что крайне правые движения бросают вызов цивилизации как таковой и никогда не добились ничего похвального и достойного.
— Вы делаете по фильму в год. Почему вы не хотите остановиться и взять паузу? Вам так важно кино?
— Я думаю, что это отвлекает меня от того, что мне 83 года, и от мыслей о смерти. Кино такая хлопотная штука, что прекрасно помогает против экзистенциальных размышлений. Всем советую. Но это необязательно кино — я бы с радостью писал бы пьесы для театра или книжки. Что-то ведь нужно, чтобы отвлечь меня и вас от реальности.