Любовь Марраса к театру выражается не только в театрализованных показах. Когда-то он делал костюмы для спектакля Луки Ронкони «Сон в летнюю ночь», а ведь до этого с Ронкони не работал никто из дизайнеров, кроме Лагерфельда. А в 2019 году на гастроли отправилась его первая собственная постановка. Перформанс «My heart is suffering. What can I do for you?» («Мое сердце страдает. Что я могу сделать для тебя?») — это 15 актов, или, точнее сказать, историй о мечтах, кошмарах, волнениях, тревогах, страстях разных поколений людей. Первые спектакли прошли на Сардинии, родине дизайнера. В конце 2019 года и в 2020-м шоу будут в Риме и в Нью-Йорке. К сожалению, на момент выхода номера даты не были известны.
Антонио Маррас в бутике Bosco Casa
Фото: Георгий Кардава, Коммерсантъ / купить фото
Антонио Маррас в бутике Bosco Casa
Фото: Георгий Кардава, Коммерсантъ / купить фото
«Коммерсантъ. Стиль» встретился с Антонио Маррасом во время его весеннего визита в Москву. Специально для Bosco Cafe вместе с Лаурой Секки, своим другом и шеф-поваром, дизайнер разработал меню из любимых им блюд сардинской кухни, которые можно было попробовать в течение нескольких дней, для магазинов Bosco di Ciliegi привез капсульную коллекцию платьев, а также коллекцию керамики, которую делает вместе с брендом Kiasmo. Впрочем, интересен Маррас не только своей любовью к России, театру и керамике.
— В Москве вы бываете регулярно. Чем удивите нашу столицу на этот раз?
— Я уже много лет не просто сотрудничаю, а дружу с Катериной и Мишей (Екатерина Моисеева и Михаил Куснирович.— «Коммерсантъ. Стиль»), ведь они первыми поверили в меня и открыли мой бутик, который в то время выглядел совершенно аномально: винтажная мебель, предметы интерьера, купленные на барахолках, полы со старой виллы на озере Комо, отреставрированные окна… Тогда все было отполировано до блеска, все сияло, а у нас стояли старые вещи, которые я обожаю, потому что у них есть своя память, своя история, они хранят отпечатки тех, кто к ним прикасался, и способны рассказать о жизни людей из прошлого. Мне нравится находить такие предметы, создавать из них что-то новое, воскрешать. И поскольку в Москве я уже чувствую себя почти как дома — мне повезло иметь здесь подругу, которая живет в чудесном доме рядом с парком, вдохновившим Булгакова на «Мастера и Маргариту», и я вижу, как город меняется, становится все более прекрасным, интернациональным, оставаясь при этом самим собой,— мне постоянно хочется укреплять и подпитывать отношения с моими московскими друзьями. Вот почему я решил сделать небольшую капсульную коллекцию с Bosco di Ciliegi.
Фото: Courtesy of Antonio Marras
Кроме того, я в своей работе практикую диалог с другими творческими языками, и Катерина влюбилась в керамику, которую я делаю для Kiasmo, и решила привезти сюда несколько предметов, тарелок, свечей из этой коллекции. Я охотно откликаюсь на предложения о сотрудничестве, и хотя вообще-то моя коллекция керамики задумывалась для серийного производства, в конечном счете вещи получились единичные. Настолько, что выдающаяся галеристка Росселла Коломбари (в ее собрании — такие имена, как Джо Понти и Карло Моллино) предложила мне сделать спецпроект, и 4 сентября мы показали его в Венеции: это будут керамические предметы моей работы, каждый в единственном экземпляре.
— Как ваша любовь к вещам с историей проявляется в работе стилиста? Ведь сегодняшняя мода — это быстрые продажи, социальные сети, шесть коллекций в год и постоянная гонка…
— Я гиперактивный человек, и мне повезло в том, что я никогда не устаю. Я работаю над несколькими проектами одновременно, и если мне нравится то, что я делаю, то эта работа дает мне новую энергию. Слава богу, у меня хватает внутреннего адреналина, и меня не пугает ни работа, ни количество проектов, ни разнообразие предложений. Я работаю очень энергично и даже несколько безрассудно: в том смысле что никогда не ограничиваю себя, не признаю преград между различными видами ремесла и искусства. Единственное мое правило состоит в том, что все должно задумываться, создаваться и производиться только в Италии. В этом я не признаю компромиссов: было бы гораздо легче перенести производство куда-то еще, но я настаиваю на своем, и люди знают, что в этом мне можно доверять. Они любят и хотят вещи, сделанные в Италии, потому что нигде больше нет тех уникальных мастеров, чей опыт так ценят во всем мире.
— А чем ваша родная Сардиния отличается от остальной Италии? И в чем особенности северо-западной части острова, которую вы выбрали своим домом?
— Это она меня выбрала. Я родился в Альгеро — это своего рода остров на острове, анклав, потому что говорят здесь не на сардинском, а на каталанском, так что сардинцами мы называем тех, кто родился в других частях острова. Это ерунда, но забавно, правда? Альгеро — порт, поэтому мы традиционно очень гостеприимны, это первый туристический курорт на Сардинии, он опередил Изумрудный берег. Здесь потрясающий микроклимат, уникальный свет, море, панорамы. Это первый порт на пути из Испании, он возник и строился на идее принятия: мы готовы смотреть, видеть, привечать чужестранца, нам всегда любопытно то, что приходит откуда-то еще, мы прекрасно умеем общаться с теми, кто не такой, как мы.
Конечно, когда живешь на острове, в тебе рано или поздно пробуждается твой внутренний Одиссей, и тебя тянет уехать. Но мне очень нравятся слова одного моего друга-писателя: «С Сардинии всем хочется уехать, оставаясь». Это значит, что люди постоянно уезжают, но если в 18 лет мои друзья хотели перебраться в Милан, в Рим, в Берлин, в Нью-Йорк, куда угодно, и я тоже хотел, но понимал при этом, что потом вернусь. Конечно, мне нужно было приобрести новые знания, обмениваться опытом, спорить, искать что-то потаенное, что-то, что меняет тебя. Но в конце концов я привез все это обратно в Альгеро, в мой дом, в мастерскую, и там уже принялся осмысливать, интерпретировать, перерабатывать все то, что увидел и узнал. В результате получается одежда, мебель — да бог его знает что, все что угодно.
— Вернемся к вашей любви к другим художественным языкам. Расскажите подробнее о показе, посвященном Амедео Модильяни (речь о коллекции сезона «осень-зима 2019»).
Фото: Courtesy of Antonio Marras
Фото: Courtesy of Antonio Marras
Фото: Courtesy of Antonio Marras
Фото: Courtesy of Antonio Marras
Фото: Courtesy of Antonio Marras
— Во-первых, эта идея началась с фигуры женщины — и не кого-нибудь, а Анны Ахматовой, вашей великолепной поэтессы, чью знаменитую прическу мы воспроизвели на моделях, участвовавших в показе. Мне хотелось рассказать о Модильяни через нее, опираясь на ее потрясающие стихи и на ее личную связь с художником,— сама собой напрашивалась мысль представить ее как эмблему всех женщин, которые были связаны с ним. Во-вторых, по невероятному совпадению я узнал, что отец Модильяни работал инженером и провел два года на Сардинии, а сам юный Амедео, возможно, дважды проводил на моем родном острове лето. По крайней мере, мне хочется верить в то, что это правда. На показе происходило что-то невероятное, хотя для меня это уже стало обычным делом: я ведь не первый сезон внедряю в свои показы элементы сценографии, хореографии, перформанса. На сей раз я пригласил весь цвет миланской актерской школы, и нам удалось точь-в-точь воссоздать пространство ателье парижского художника начала прошлого века: модели дефилировали среди диванов, ковров, картин и других предметов обстановки, а в каждом углу стояли актеры, которые читали стихи и письма о любви. И люди чувствовали себя вовлеченными в происходящее, их это очень впечатлило.
— Многие критики писали, что почувствовали себя счастливыми. Вы к этому стремились? И вообще, должна ли мода приносить людям радость, счастье? Или это скорее прерогатива театра?
Фото: Courtesy of Antonio Marras
Фото: Courtesy of Antonio Marras
Фото: Courtesy of Antonio Marras
— На этот вопрос непросто ответить. Я считаю, что мода — это такая штука, от которой никто не может уклониться. Она вызывает интерес, ее то превозносят, то ниспровергают, потом снова хвалят и снова ругают, но обойтись без нее вовсе нельзя. Мода ничего не помнит, все обнуляет, начинает заново каждый сезон — раньше это были шесть месяцев, а сейчас вправду счет идет на дни, потому что люди хотят купить то, что увидели на подиуме, уже через несколько дней. По-моему, в этой гонке пропадает желание, ожидание, жажда обладать этой вещью, которая должна созреть, и вот это созревание сейчас пропадает, потому что доминирует быстрая, немедленная мода. Показ — это кульминация работы, которая длится шесть месяцев и выплескивается в десятиминутном шоу. Моду невозможно повторить. Спектакль можно посмотреть еще раз, фильм можно смонтировать по-новому, а показ проходит за десять минут — и все, конец. За день проходит 10–15 дефиле, и если в этом море тебе удастся запомниться, остаться в памяти людей, подарить им за эти десять минут какое-то переживание, посыл, впечатление, которое они унесут с собой,— это уже успех.
— И все же театр вам отныне тоже не чужд: в ноябре 2018 года вы дебютировали как режиссер в театре Кальяри, а в 2020 году повезете свой спектакль в Нью-Йорк…
— Вообще-то я всегда говорю, что модой — а точнее, тряпками — занимаюсь по воле случая. Когда много лет назад мне предложили поработать над коллекцией одежды, я отказался, ведь я нигде не учился, не имел никакой подготовки, так, калякал что-то, рисовал, но совсем другое. Но через пару лет я все-таки поддался этим уговорам — думал, что это будет разовая история, а она продолжается по сей день. При этом мода никогда не ограничивала меня в моих увлечениях. Я очень люблю кино, которое было и остается источником вдохновения, а сам кинозал — это то место, где мне очень хорошо и где я забываю обо всем, что есть вокруг: зал будто переносит меня в другое измерение. Это очень важно, потому что кино, театр, танец, выставки всегда были тем, что отдаляло меня от окружающей действительности. Помню, как приходил домой из школы по субботам, а по телевизору шла программа «Танцевальный марафон», и там я увидел «Щелкунчика» Нуреева и еще что-то суперсовременное Барышникова — помню, как я был сражен. Потом мне посчастливилось впервые увидеть Пину Бауш, и передо мной разверзлась вселенная, о существовании которой я и не подозревал. Все это очень повлияло на меня и со временем проросло. Я устроил выставку в одном из главных музеев дизайна в Европе — миланской Триеннале, где совершенно безумный куратор дала мне 1250 квадратных метров площади для вещей, среди которых не было ни одного предмета одежды. Она пришла ко мне домой, прямо-таки заставила показать все то, что у меня накопилось, и мы решили сделать выставку.
Фото: Courtesy of Antonio Marras
Фото: Courtesy of Antonio Marras
Фото: Daniela Zedda
За этим последовал целый ряд похожих проектов: например, с галеристом Массимо Минини — у него в коллекции вещи таких художников, как Аниш Капур или Ванесса Бикрофт, и почему-то он очень хотел мои работы. Это еще одна из тех ситуаций, в которых я всегда чувствую себя недостойным, неуместным, мне всегда хочется сбежать. Так вот, его угораздило спросить меня: «А что тебе хотелось бы сделать?» Я ответил, что есть вот одна идея перформанса, называется «Сердце мое, я страдаю…», а он тут же продолжил «…что я могу сделать для тебя?». Это слова из известной песни Риты Павоне, но на самом деле мой спектакль не смешной: это рассказ о боли, разрыве, разлуке, расстоянии, прощании. Очень личный рассказ, куда я вставил истории разных людей, перемешав их с моими собственными, со словами людей, которых встречал в своей жизни. В основу я положил чудесную книгу Дино Буццати «Любовь», которая рассказывает о чудовищно сложной истории любви, чередуя прекрасные и душераздирающие эпизоды. Не знаю даже, как это назвать, эту историю сложно куда-то определить — тут все то, что я люблю: танец, актерская игра, перформанс… На сцене 30 человек, так что с продюсерской точки зрения это полное безумие: сегодня театры, естественно, стараются все урезать, но я человек жесткий: или делаем так, как я сказал, или не делаем вовсе. И опять я думал, что это будет разовый проект, но его увидела одна американка-продюсер, и мы начали ставить эту работу сначала в театре Кальяри, затем в миланском Павильоне современного искусства, и это был действительно потрясающий успех. За ним последовали спектакли в миланском театре «Эльфо», а через год настанет черед Нью-Йоркского музея современного искусства. И это тоже кажется мне полным сумасшествием, но в то же время это доказывает: каждый из нас способен сделать все что угодно, на свете все бывает.