В московском «Гоголь-центре» прошли премьерные показы нового спектакля Кирилла Серебренникова «Палачи». На этот раз он взялся за один из последних текстов драматурга, сценариста и режиссера Мартина Макдонаха и перенес время и место действия в Россию нулевых. Зритель становится свидетелем едва ли не последней до введения моратория смертной казни — система напоследок убила несправедливо обвиненного в изнасиловании на пляже в Туапсе некоего Харитонова. Основные же события постановки развернутся вокруг палача, который через пять лет принимает непрошенных гостей в своей небольшой пивной. Исполнитель роли Харитонова, по стечению обстоятельств тоже Харитонов — только Евгений, рассказал Дмитрию Барченкову, как он относится к смертной казни, что изменилось в режиссерском взгляде Серебренникова и как отвлечься от сложного материала.
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
Фото: Ира Полярная
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
— Был ли ты сам в Туапсе 1996-го?
— В 1996-м мне было 20. В Туапсе я не был, но был на море, на Сахалине.
— Спросил я об этом неслучайно. События пьесы «Палачи» Макдонаха происходят в Британии 1960-х, но Серебренников (как я знаю, со специального разрешения драматурга) адаптирует текст под российские реалии. Для чего?
— Россия 1990-х — эпоха перехода, стертого поколения, какого-то надрыва. Страна и ее стержень рушились. Ломка этого стержня — как раз краеугольный камень, благодаря которому герои могут выявиться наиболее ярко и четко. Причем в контексте не только одной пивной, но и всей страны. Не только же эти персонажи, но и все поколение «просрало» свою жизнь.
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
— Тебя не раздражает такое количество рефлексии об этом периоде? Меня, например, уже подташнивает. 1990-е везде — в кино, театре, на подиуме, в современном искусстве. Легче сказать, где их нет.
— У нас почему-то всегда резко набрасываются на какой-то временной этап или тему. До последних лет 1990-е же никто, за исключением Балабанова, не трогал. Люди копаются в этом времени, потому что это объемный период, который не исчерпывается жизнью по понятиям или малиновыми пиджаками. Но, мне кажется, это скоро уже уйдет.
— А что придет?
— Наверное, нынешний период. Ваше молодое поколение, которое вот только заявилось, зубастое и боевое. Вы же какие-то крутые инопланетяне. И само наступающее сейчас время больное и интересное. О нем, думаю, будут говорить. И снимать кино будут.
— Хорошо. Но тебе не кажется, что спектакли и фильмы о 1990-х — это отражение в какой-то мере и сегодняшних событий тоже?
— Да. И наш спектакль очень актуальный. Российская государственная система, по сути, с годов 1970-х не претерпела никаких изменений. Ну перешла страна от социализма к капитализму, но люди-то остались те же. И система эта строилась на страхе. У меня, например, до сих пор есть боязнь людей в форме. В «Палачах» главный герой Геннадич, может, и пытается себя изменить, но все равно приходит к убийству и тому, что он — палач, оправдывая это служением стране. И самая ужасная ситуация наступает тогда, когда можно оправдать любое зло верой или патриотизмом. И если патриотизм имеет такой воинствующий характер, мне становится особенно страшно.
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
— А он и сейчас имеет воинствующий характер?
— В какой-то степени. Я хочу свободно перемещаться по миру, но сейчас немного чувствую себя заложником своей страны. Пару лет назад мне даже перекрывали возможность выехать. Причем там было очень забавное обвинение: за какой-то перевод на карту меня чуть ли не финансовым террористом обвинили. Если я люблю маму, а мой отец погиб, я не должен запрещать ей встречаться с другими мужчинами. Так и здесь: какой-то нездоровый патриотизм тогда получается. Система страдала тогда, страдает и сейчас. Ничего не меняется.
— А вернуться к прошлому мы можем? Вот адаптация пьесы «Палачи» меня заставила задуматься, о таком забавном парадоксе: в Британии смертную казнь отменили в 1960-х, а у нас в 1990-х на нее ввели мораторий. То есть если кто-то во власти захочет ее вернуть, формально он сможет это сделать. Без особых препятствий.
— Мы вчера с женой смотрели фильм про зону «Черный дельфин», где сидят люди, приговоренные к пожизненному заключению. Мне запомнился один человек, который съел кучу людей. И он говорит, что гуляет, работает, хорошо ест — не парится особо, в общем. Но если бы его спросили, то он выбрал бы пулю. Смертная казнь, с одной стороны, мера дикая, но с другой — избавляющая. Но я против нее. Не представляю, как можно принять решение о возвращении казни. За чашкой чая? В беседе с друзьями? Не понимаю.
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
Фото: Ира Полярная / пресс-служба «Гоголь-центра»
— Давай сменим тему. Когда я посмотрел спектакль, не мог не заметить, что Кирилл Семенович очень изменился. Чуть ли не на уровне художественного языка. А в работе с ним ты это заметил? Ведь последний раз ты репетировал с ним уже далекий «Кому на Руси жить хорошо?».
— Не хочу обозначать это таким словом, но другого подобрать не могу. Такая творческая злость. При этом во время репетиций было очень хорошо, дух захватывало от его придумок и работы. Я не пропускал ни одной репетиции. Даже когда не было моих сцен. И в какой-то момент почувствовал счастье.
— Материал довольно сложный. Уверен, что он терзал тебя. Как-то удавалось переключаться?
— В какой-то момент я почувствовал ад. У нас были гастроли в Израиле, и, соответственно, репетиции «Палачей» на неделю там прерывались. Но я не мог выбросить из головы эту роль, песню, которую Харитонов поет два раза в спектакле. Даже читать не мог. И я начал паниковать. Но сейчас нашел игру в телефоне, где надо провести птичку между труб. (Смеется.) Представь себе, помогло. Отключает волнение. И потом уже покурить, погулять, чай попить, с друзьями поговорить — и работать дальше.