Alexander Wang и Bvlgari в Нью-Йорке показали совместную коллекцию сумок A.W.Bvlgari’s. После премьеры Елена Стафьева поговорила с Александром Вэнгом не только о сумках, но и о том, как использовать силу банальности, нужно ли менять фэшн-систему и что в современной моде значит возраст
Фото: предоставлено Bvlgari
Фото: Bvlgari
Проект «Serpenti глазами…» Bvlgari запустил еще в 2017 году, но выпуск «Serpenti глазами Александра Вэнга» получился пока самым громким из всех. Фигура Вэнга, «короля серых треников» и золотого мальчика американской моды, для такой коллаборации может показаться неожиданной только тем, кто незнаком с последовательным развитием марки. Для Bvlgari важно поместить свое наследие в пространство актуального, они звали Аниша Капура и Заху Хадид делать кольцо B.zero1, они, как и все большие исторические люксовые компании сегодня, хотят быть подчеркнуто современными.
Вэнг обошелся с узнаваемой аксессуарной роскошью Bvlgari — цвета драгоценных камней, застежка-змея, ювелирные техники ее исполнения — довольно решительно, поместив эту красоту в кэмповый контекст. Его главной идей стала упаковка люксовых товаров — холщовые мешки, которые надевают на сумки, перед тем как положить их в коробки, сами коробки, пакеты, в которых эти коробки уносят из магазина. Для презентации коллекции классический небоскреб на Пятой авеню с резными окнами работы Рене Лалика превратили в призрачный ночной универмаг, где в ювелирных витринах не было украшений, а только подставки для них, касса была задвинута под прилавок, а на прилавке были сложены коробки. Коктейли наливали во флаконы от духов, мороженое раскладывали в баночки для крема, а на подиумах расставили старые манекены, на которых из одежды были только сумки A.W.Bvlgari’s. Получилась очень нью-йоркская смесь фильмов начала 80-х и поп-арта: Энди Уорхол и «Фабрика», с одной стороны, и герои Хоффмана, Редфорд и Гриффит — с другой.
Ваша эстетика — довольно минималистская, современно-спортивная — совершенно противоположна эстетике Bvlgari — броской, яркой, c историей. В этом и была суть проекта, но как вам работалось вместе?
Я был очень взволнован — это же классно, когда встречаются две противоположности. И у Bvlgari есть близкое мне свойство — они никогда не были традиционным ювелирным брендом, они всегда были очень инновационны. Они умеют раздвигать границы на свой собственный манер. А когда мы встретились и стали делать эту коллекцию тут, в Нью-Йорке, границами пришлось жертвовать и им и мне, нам вместе надо было выйти из зоны комфорта. Так, в том числе появилась идея сдать этот универмаг-фантом на одну ночь и устроить там презентацию.
Кстати, превратить этот старый манхэттенский небоскреб в универмаг — это было эффектно. Это была ваша идея?
Да, моя. Я очень люблю фильм «Манекен» с Ким Кэттролл. Вообще же сейчас все так быстро меняется в фэшн-мире, и все так заняты тем, кто следующий и что дальше, что очень важно быть оптимистичным и найти способ развлекать и увлекать людей, собирать их вместе, но одновременно и задевать их каким-то образом, обращаться к их памяти. И я очень благодарен Bvlgari, что они позволили мне пойти в эту сторону.
Фото: Bvlgari
Фото: Bvlgari
Фото: Bvlgari
Сделать из нелюксового люксовое — это популярный прием, но почему именно упаковка?
Я работал в архиве Bvlgari, нашел там винтажные часы Serpenti, «голову» которых использовал для застежки. И был в том числе очень впечатлен историей браслета Tubogas — его прообразом были газовые трубы, нечто очень ординарное и банальное, ставшее очень неординарным в люксовом контексте, его я тоже использовал. Но что остается после того, как люди покупают и приносят домой очень дорогие предметы? Пакеты, мешки, коробки. Но работать с ними в люксе вы можете только на самом высоком уровне — взять холщовые мешки и сделать их из тончайшей мягкой кожи, взять коробки от часов и украшений и превратить их в минодьеры. Реконтекстуализация всех этих предметов была буквально магической.
Сила банальности сейчас велика, особенно в моде. Насколько она важна для вас?
Я питался ею с самого начала. Я никогда не определял мой бренд одной только очевидной роскошью. Мне было важно иметь возможность сделать простую серую футболку, деним, кожаную куртку — и вместе с тем какие-то расшитые вещи. Современные потребители очень сконцентрированы на цене люкса и классификации того, что люкс, а что — нет. Я думаю, что «люксовость» может быть очень субъективна и она разная для разных брендов. Для меня делать люкс — значит создавать вещи, интегрируя их в новый контекст. Я всегда стремлюсь придать вещам немного нового смысла: взять повседневное и поднять его, взять формальное и сделать его кэжуал — я заигрываю с обеими сторонами.
Вы были одним из первых, кто стал делать это последовательно, и вы были тогда очень молоды.
Думаю, мне помогло то, что я не проходил формальные ступени обучения,— я бросил Parsons, я не начинал свой путь с работы в большом бренде, где тебе говорят: ты не должен делать так, ты должен делать вот этак. Я сразу стал делать свой собственный бренд. В моей голове тогда просто не было такого количества правил и запретов. Я, как это ни банально звучит, просто начал с того, что мне нравится. Но я хотел делать это лучше — сменить материалы и подход, так чтобы моя одежда ощущалась чем-то другим, отличным. Делать ординарные вроде бы вещи неординарным образом.
Фото: Bvlgari
Фото: Bvlgari
Фото: Bvlgari
Фото: Bvlgari
Но вы имеете опыт работы в европейской фэшн-системе, которая все-таки отличается от американской. Насколько вам было просто или сложно иметь дело с европейскими люксовыми домами?
Речь, очевидно, о том времени, что я работал в Balenciaga. Тогда, знаете, у меня уже был собственный независимый бренд. Эти три года стали для меня временем постоянного напряжения, но еще временем изучения нового — культуры, способов работы. Я определенно не сожалею о том времени, это было классное партнерство. И во многом оно подтолкнуло меня поучаствовать и в этом проекте с Bvlgari. Я понимаю, что такое иметь грандиозный архив, богатейшее наследие и в то же время брать новый старт, и нахожу это очень вдохновляющим. И меня, конечно, воодушевила возможность войти в мир, где я еще не был, и сделать там что-то свое.
У вас есть видение будущего, которое заставит вас все время искать новые способы коммуникации, новые форматы, менять одну систему показов на другую. Каковы ваши чувства по поводу современного фэшн-процесса и того, как он будет развиваться?
Что я чувствую по этому поводу? Например, когда я решил покинуть нью-йоркскую неделю моды полтора года назад, я действительно думал прежде всего о том, как будет лучше для наших клиентов. Показывать основные коллекции тогда, когда показываются преколлекции (Alexander Wang перешел на систему показов «июнь—декабрь» вместо «сентябрь—февраль».— Weekend), имеет для меня смысл: клиенты получают наше фэшн-послание в готовом виде в магазине фактически на два месяца раньше. Этот сдвиг — попытка как-то продвинуть традиционный способ представлять коллекции, когда есть две колонны, на которых все держится: показы в сентябре и показы в феврале. В результате сейчас мои потребители получают вещи буквально через три недели после шоу, что мне кажется соответствующим современной культуре. А также открывает новые возможности — например, у меня появилось время участвовать в таких проектах, как этот.
Вы, конечно, помните, что три года назад все сходили с ума по системе «see now, buy now». Потом многие начали закрывать традиционные фэшн-шоу и покидать недели моды. Как вы думаете, какие из прежних способов существования моды сохранится?
Я думаю, что все зависит от бренда и от человека. Но вообще в нашу эпоху трансформации и модификации нет ничего обязательного, нынешнее время заставляет людей думать отличным образом и пробовать разные пути. Возможно, концепт «see now, buy now» не сработал тогда и тем способом, каким его пытались реализовать, но в целом он имеет отношение к реальности: потребитель ожидает, что вещь будет доступна прямо сейчас, а если нет, то он просто все забывает, и потом ему нужно вновь напоминать о ней. Возможно, нужно найти для этого новый подход. Например, то, как делалась эта коллаборация,— работа заняла полтора года, компания началась только что, и продукты попадут в магазин через пару недель. И мне кажется замечательным именно то, насколько быстро моя идея достигнет покупателей.
Сейчас все говорят о миллениалах, и вы как раз были одним из первых, кто стал обращаться именно к ним, вы сами — миллениал.
Да, я прохожу по верхней границе.
И вы, конечно, держали их в голове, когда делали эту коллекцию?
Это совершенно естественно для меня, я сам живу этой жизнью. Но когда я работал, я больше думал о разных возрастах, о концепте «mother & daughter», в том числе о тех дочерях и матерях, которых я знаю и у которых очень тесные отношения: Зои Кравиц и ее мать Лиза Боне или Ванесса Трейна и ее мать Даниэла Стил. Мне важно было придумать сумки, которые будут носить обе — и мать и дочь. Сейчас нет такого драматического разрыва между поколениями, возраст действительно все больше становится только цифрой.