фестиваль гала-концерт
В Большом театре трехчастным гала-концертом завершился Московский международный фестиваль балета Grand pas. Выступления иностранных участников фестиваля возбудили почтеннейшую публику не хуже рок-концерта. Вместе со всеми вопила и пританцовывала ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
В прошлом сентябре никто не рискнул бы строить в отношении Grand pas сколь-нибудь оптимистических прогнозов. Основанный московским правительством балетный фестиваль с треском провалился при своем рождении — вместо международного парада зрителям всучили захолустный репертуар труппы Имперского балета с редкими вкраплениями иностранных солистов. Однако второй Grand pas столь радикально отличался от первого, что его организаторы стерли из названия нумерацию.
Новый арт-директор феста Никита Дмитриевский вместо звезд сделал ставку на коллективы, а вместо классики — на современный балет. Причем умудрился зазвать в Москву сразу три компании с мировыми именами: французский Ballet Preljocaj известного возмутителя спокойствия Анжелена Прельжокажа, израильскую Kibbutz Contemporary Dance Company и старейшую (но совсем не состарившуюся) труппу Великобритании Rambert Dance Company. Наделав шуму сольными вечерами, все три коллектива приняли деятельное участие в финальном гала, оказавшемся на удивление демократичным и буйным.
Впрочем, сперва события развивались вполне рутинно: президент Grand pas Игорь Яринских, похоронно поблагодарив покровителей феста, как-то особо безнадежно выдохнул: "Начинаем..." Пополз недлинный дивертисмент в исполнении хозяев — звезд Большого и Мариинского театров. Солисты очень старались — у каждого была мотивация. Потолстевший после отпуска (но не утративший коронных жете) Николай Цискаридзе представлял Москве свою новую партнершу (переманенную из Мариинского театра Светлану Захарову), а потому был непривычно кроток и внимателен в дуэте из "Шехеразады": тщательно, хоть не без усилий исполнял нехитрые поддержки и преданно оглаживал не только жемчуговую грудь партнерши, но и прочие части тела. Светлана Захарова старалась выглядеть многогранной артисткой — не просто фирменно задирала ноги, но посильно изображала сладострастие. Анна Антоничева в дуэте из "Собора Парижской Богоматери" намекала, что и в Москве имеются свои примы-балерины, а потому концентрировалась на немногих больших позах и совсем не отвлекалась на такие мелочи, как точность пластического рисунка. А ее Квазимодо — Дмитрий Белоголовцев — вдруг решил самоутвердиться как актер, дополнив и без того выразительную хореографию доморощенной мимикой. Обиженный ролями Дмитрий Гуданов доказывал, что он премьер не хуже прочих: осыпал голый торс блестками и танцевал с таким мрачным пафосом, что от стильного монолога Девушки-журавля из балета "Сны о Японии" не осталось даже академических пируэтов (артист от старания их завалил). Петербуржцы Жанна Аюпова и Игорь Колб в постельной сцене из балета "Манон" поддерживали марку прославленной школы: rond de jambe были на месте, чувственности — ни следа. По-человечески искренняя мотивация русских артистов не спасла хорошие номера от фальши, а все первое отделение от академической мертвечины.
Иностранцы ничего не доказывали — просто танцевали. Самозабвенно и безукоризненно точно. Пожалуй, сравнивать их с классическими солистами некорректно — несопоставим репертуар. Но только со второго акта культурное времяпрепровождение кончилось — созерцание превратилось в соучастие. Зал по-стадионному взвыл, когда Kibbutz Contemporary Dance Company представила отрывок из спектакля "Screensaver" (Ъ писал о нем 30 сентября) — как раз той длины, которая нужна, чтобы моторная энергетика этого антивоенного шоу про любвеобильных и воинственных израильтян успела завести, но не успела наскучить.
Возбуждение публики достигло предела, когда Наташа Гримо и Томас Мишо станцевали два дуэта из "Ромео и Джульетты" — шедевра Анжелена Прельжокажа. Хореографу, пожалуй единственному среди интерпретаторов Прокофьева, удалось соединить ошеломляющую физиологическую откровенность с тончайшими психологическими деталями. Каждое движение режет, как опасная бритва, которой убивают себя любовники: и запойные поцелуи первой встречи; и путаница захлебывающихся рук и ног; и момент, когда Ромео, как звереныш, зубами подтаскивает к груди руки якобы умершей Джульетты; и повторяющийся эпизод, когда Джульетта, подтащив покойного любовника к стулу, яростно запрыгивает ему на чресла и кубарем скатывается на пол. Перед чувственной мощью этих любовников померкли все предшествующие имитации любви.
В третьем отделении англичане показали "Танцы призраков" — знаменитый балет Кристофера Брюса, поставленный им по мотивам латиноамериканских мифов еще в 70-е и тем не менее ничуть не устаревший. В первую очередь благодаря хореографии — изобретательной, логичной, временами броской почти по-эстрадному. Постановщик сумел не впасть ни в этнографизм, ни в мистицизм, хотя речь в балете идет о долине призраков, куда в день поминовения приходят жители окрестных селений. Бродящие среди людей могучие привидения с черепами вместо лиц не выглядят персонажами Диснейленда: Кристоферу Брюсу, поставившему разножанровые, в том числе и шутливые, танцы-сценки, удалось создать инфернальную атмосферу повседневной жизни под крылом смерти.
Финальная церемония развеяла остатки благочинности этого гала. После того как директор феста Сергей Ольденбург-Свинцов без долгих слов раздал руководителям трупп статуэтки андрогинов (что должно символизировать неразрывность мужского-женского в балете), все иностранцы забацали "бисовку" на арию "Я танцевать хочу" из мюзикла "Моя прекрасная леди": выстроившись в шеренгу, остроумно пародировали Бродвей, разбивались на интернациональные парочки и всячески валяли дурака (даже рослый арт-директор англичан выпорхнул было радостной стрекозой, но, не обнаружив на сцене своих коллег, улетел за кулисы). В России трудно представить себе балетный вечер, заканчивающийся тем, что зал жизнерадостно вопит "вау", прихлопывает и притопывает в такт. Тем не менее так все и кончилось.