Появлению первого в нашей стране Института биофизики сильно поспособствовало, как это ни странно звучит, покушение на Ленина.
Фото: Семен Фридлянд / Фотоархив журнала «Огонёк»
Фото: Семен Фридлянд / Фотоархив журнала «Огонёк»
Две пули в вожде
30 августа 1918 года после митинга на заводе Михельсона в Москве эсерка Фанни Каплан стреляла в Ленина. Тот был ранен двумя пулями из пистолета браунинг калибра 6,35 мм. Фанни Каплан расстреляли еще до того, как высохли рентгеновские снимки слепых пулевых ранений Ленина. Судя по бюллетеням о здоровье Ленина, которые ежедневно печатали все московские газеты, рентгеновское обследование вождя пролетариата должен был сделать доктор Будинов из Старо-Екатерининской больницы, самый известный на то время столичный рентгенолог. 3 сентября газеты сообщили, что снимки были сделаны, но, кем и где они были сделаны, в газетах не писали. Нет этого и в документах из партийных архивов.
Послереволюционная жизнь Ленина расписана в партдокументах буквально по минутам. Но причину отсутствия данных о его рентгенологическом обследовании в 1918 году предположить нетрудно. Ленина после ранения отвезли сразу в его кремлевскую квартиру, там же его лечили все медицинские светила, которых новая власть могла собрать в Москве. Сообщить заранее, что рентген будет делать доктор Будинов, как это было сделано в газетах, означало указать террористам маршрут, по которому повезут раненого из Кремля до рентгеновского кабинета доктора Будинова в Старо-Екатерининской больнице, расположенной в районе нынешнего проспекта Мира.
К тому же в Старо-Екатерининской больнице работающих рентгеновских аппаратов к тому времени не осталось. Снимки Ленину сделал директор Физического института Петр Лазарев. Точнее, включал и выключал аппарат его молодой сотрудник Яков Шехтман, который, собственно, и поддерживал жизнь институтского рентгеновского аппарата, единственного на то время в Москве в рабочем состоянии. Присутствовал ли при этом доктор Будинов, история партии умалчивает. Наверное, присутствовал, чтобы показать физикам правильный ракурс для облучения раненого, и готовые снимки он же читал, не физики же это делали. На снимках было видно, что одна пуля, перебив плечевую кость, застряла в левой руке Ленина, а вторая, пройдя через верхушку легкого и удачно миновав гортань, засела в шее с правой стороны. Ее, кстати, извлекли из шеи Ленина только в 1922 году.
Много лет спустя уже пенсионера Якова Львовича Шехтмана часто приглашали в школы подмосковного Пущино, чтобы он рассказал пионерам про свою встречу с Лениным. Что он там рассказывал, помнят только пионеры, но для историков науки версия Шехтмана была такой. Пока снимки сохли, у Лазарева состоялся разговор с Лениным. Самого разговора Шехтман не слышал, но, судя по лицу шефа, тот остался очень довольным визитом «главного большевика» в их институт, который официально назывался Физическим институтом Общества Научного института в память19 февраля 1861 года. Он был создан в Москве в 1916 году на деньги меценатов и при новой власти доживал свои последние дни.
Забота Ильича
Едва ли можно предположить, что Лазарев напрямую просил Ленина сохранить институт, интеллигентные люди с просьбами о деньгах к больным во время лечебных процедур не обращаются. Вероятно, Ленин поинтересовался, почему его привезли не в больницу, а в физический институт, а Лазарев объяснил почему. Возможно, даже рассказал, почему работающих рентгеновских аппаратов в стране не осталось. Для рентгеновской установки надо поднять напряжение со 120 вольт (тогдашнее напряжение в городской сети) минимум до 40 кВ, а качественного провода в изоляции для повышающих трансформаторов и отечественных намоточных станков для перемотки вышедших из строя трансформаторов в стране не было. Все они были импортные и находились, как сейчас говорят, под санкциями.
Но о чем бы они ни говорили, вскоре Лазарева вызвал нарком (министр) здравоохранения Семашко и назначил руководителем рентгеновской, электромедицинской и фотобиологической секциями Наркомздрава, а затем при Наркомздраве был создан Институт биофизики, который возглавии академик Петр Лазарев.
Научный руководитель Института теоретической и экспериментальной биофизики РАН (так теперь называется тот первый биофизический институт, созданный в 1919 году) Генрих Иваницкий пошутил в своей книге «Убегающее время», что биофизика в советской России началась не с залпа «Авроры», а с выстрелов Фанни Каплан в Ленина. Желающие могут почитать в интернете эту книгу, в ней молодые ученые вне зависимости от их специальности найдут много полезного о том, как ученым можно и как нельзя строить отношения с властью в нашей стране, чтобы без проблем заниматься своим делом.
Биофизика как жена
Датой рождения биологической физики считаются опыты Луиджи Гальвани с лапкой лягушки, которая сокращалась и распрямлялась под действием электрического тока. Первые пиар-менеджеры новой науки биофизики популяризировали ее достижения довольно жутким способом: публично демонстрировали, как дергается и гримасничает свежий труп казненного преступника. Но, разумеется, физика как наука гораздо шире ее отдела электрофизики, и, строго говоря, применение законов классической механики, например, при лечении переломов или в ортопедии можно тоже считать биофизикой.
Предмет биофизики исходно был расплывчатым, а по мере развития науки становился и вовсе неуловимым. Манифест биофизики — изданная в 1944 году книга Шредингера «What is Life? The Physical Aspect of the Living Cell» («Что такое жизнь? Физический аспект живой клетки») — вообще доказывает, что жизнь во Вселенной — одна сплошная биофизика и ничего больше.
Иваницкий вспоминает, как в 1960-е годы на Международном биофизическом конгрессе в Вене израильский ученый Арон Качальский, которому надоели бессмысленные дискуссии на тему, что же такое биофизика, сказал с трибуны: «На вопрос, можно ли дать определение биофизики как науки, я скажу: она как моя жена, я ее люблю, чувствую, но не могу определить». Но если биофизики относились к своей науке как к любимой жене, то власть везде и во все времена относилась к ней как к прислуге, что, впрочем, справедливо для любой науки. Науки различаются только степенью рептильности: у точных и естественных наук потенциал к пресмыканию перед властью по самой их природе меньше, чем у гуманитарных.
Дядя подвел
За век своего существования первый российский институт биофизики пережил с полдюжины реорганизаций. В 1929 году его переименовали в Институт физики и биофизики, а в 1931 году после ареста и ссылки Лазарева переименовали в Институт спецзаданий, который в 1932 году влили в структуру Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ). Здесь в 1934 году появился отдел биофизики, который возглавил вернувшийся их ссылки Лазарев (его вина была не смертельная, он всего лишь проголосовал против перебаллотировки коммунистов, которых академики провалили на выборах в АН СССР). В ВИЭМе также появилась отдельная лаборатория биофизики под руководством Глеба Франка (старшего брата будущего лауреата Нобелевской премии 1958 года по физике Ильи Франка). В 1942 году Лазарев умер, и общепризнанным в научных кругах лидером отечественной биофизики стал Глеб Михайлович Франк.
В 1947 году он возглавил вновь созданный закрытый Институт биофизики третьего главного управления (отвечало за объекты атомной промышленности) Минздрава СССР. Это биофизический институт был предназначен для обслуживания проекта по созданию советской атомной бомбы, основной его тематикой была радиобиология. В 1949 году Франк получил Сталинскую премию «за разработку системы мероприятий защиты от радиоактивных излучений».
Но в 1950 году в Лондоне умер его родной дядя Семен Людвигович Франк, известный философ, автор христианской концепции всеединого Богочеловечества, высланный в 1922 году из РСФСР на знаменитом «философском пароходе» в числе двух сотен других принципиальных противников советской власти из числа интеллигенции. В некрологах западные газеты среди прочего сообщили, что племянник покойного философа возглавляет в СССР «секретный институт, работающий над атомным оружием». Племянника моментально уволили из этого института, по иронии судьбы подобрав для этого двусмысленную статью КЗоТ — «нарушение техники безопасности».
Послы мира
В 1949 году под Семипалатинском успешно прошло первое испытание советского атомного оружия. СССР стал ядерной державой, а у биофизиков появилась новая задача. В 1952 году в АН СССР был воссоздан Институт биологической физики, который помимо чисто научных задач должен был возглавить борьбу советских ученых за мирный атом и наладить для этого контакты с зарубежными учеными, обеспокоенными гонкой атомных вооружений. Ученые-ядерщики для этого не годились: они все поголовно были «невыездными».
Первый директор академического Института биофизики Александр Кузин в течение четырех лет практически не вылезал с международных конгрессов и командировок за границу, его подпись стоит под многими воззваниями ученых мира против атомной угрозы. Свою внешнеполитическую функцию институт успешно выполнил, и в 1957 году директором Института биофизики АН СССР был назначен «нарушитель техники безопасности» Г. М. Франк, который руководил им в течение 20 лет. При нем в 1963 году институт переехал в новое здание в подмосковном Пущино, где находится по сей день.
Трагикомедия перестройки
Последние по времени пертурбации в отечественной биофизике пришлись на перестройку. Первая была трагической. В 1979 году в Институте биофизики начались работы по созданию искусственного заменителя крови. В 1984 году Фармкомитет Минздрава СССР выдал разрешение на клинические испытания нового препарата «Перфторана» на основе перфторуглеродной эмульсии. Первая и вторая стадии клинических испытаний прошли успешно на 600 пациентов. Оставалась заключительная, третья стадия клинический испытаний, чтобы «голубая кровь» (эмульсия была голубого цвета) вошла в клиническую практику.
Но в 1985 году «Перфторан» неожиданно запретили, а биофизиков обвинили в экспериментах на людях, началась их травля не только в СМИ, которые вступили в «эпоху гласности», но со стороны правоохранительных органов: начались обыски и допросы ученых. Только после того, как покончил с собой наиболее активный разработчик кровезаменителя профессор Белоярцев, травля понемногу стала стихать. Но допуск «Перфторана» в больницы задержался на десять лет, официально он был разрешен только в 1995 году.
Вторая история была анекдотической. В конце 1990 года Институт биофизики АН СССР раздели надвое — на Институт биофизики клетки и Институт общей биофизики. Довести это решение до трудового коллектива в Пущино приехал академик-секретарь Кнорре. Из зала ему задали вопрос: понимают ли в Президиуме АН СССР, насколько неприлично будет звучать аббревиатура названия Института общей физики (ИОБ), особенно если к ней прибавить АН СССР? Через два месяца, 22 января 1991 года, появилось новое постановление Президиума АН СССР: «Институт общей биофизики АН СССР впредь именовать Институтом теоретической и экспериментальной биофизики АН СССР». Всех оно устроило, потому что, как здраво рассудили в институте, кроме теоретической и экспериментальной биофизики какой-то третьей биофизики просто не существует.
За истекшее столетие в нашей стране появилось много сильных биофизических институтов и кафедр, где сегодня работают тысячи биофизиков, уживаясь с властью по принципу, который полвека назад любил повторять своим молодым сотрудникам директор Института биофизики АН СССР Глеб Михайлович Франк. Это были пушкинские строки: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Как показало время, в корень смотрел член КПСС, академик Франк.