«Я не икона борьбы»

В среду сотрудник рекламного агентства Альберт Урчуков написал в Facebook пост о своей подруге Ане (имя героини и некоторые детали изменены по ее просьбе), которая смогла добиться отмены приговора по статье 228 УК РФ (незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств) после четырех лет в колонии. Пост с историей Ани и призывом помочь ей найти работу набрал почти полторы тысячи лайков и около тысячи репостов, на просьбу откликнулись десятки человек. Корреспондент “Ъ” встретилась с Аней, чтобы услышать ее историю от первого лица, а задержанный в июне «за сбыт наркотиков» журналист Иван Голунов и юристы «Команды 29» рассказали “Ъ” о «народной» статье и компенсациях после отмены приговоров.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Четыре года назад Аня поступила на бюджетное отделение в крупный московский вуз, съехала от мамы и младшей сестры и начала снимать квартиру с друзьями. Аня копила деньги на поездку в отпуск, фотографировала на пленку, ходила на выставки и в театры. Однажды вечером ей позвонил знакомый, сказал, что не может дозвониться до ее соседки по квартире. Аня передала ей трубку, знакомый смог уговорить соседку спуститься — на улице ее ждали сотрудники полиции. Они сказали, что знают, что в квартире есть еще один человек, и хотят с ним поговорить. «Соседка набрала меня по домофону и наврала, что не может открыть дверь, попросила спуститься. Позже мы узнали, что наш знакомый звонил всем контактам подряд. Ему сказали сдать кого-нибудь, чтобы уменьшить срок»,— рассказывает Аня. Она даже не успела окончить первый курс. Сейчас из-за этого Аня не может восстановиться в университете.

После того как Аню задержали, они с мамой (Аня и младшая сестра росли без отца) не обратились ни к правозащитникам, ни к журналистам: «Мы жили абсолютно другой жизнью. Мы вообще не знали, что это возможно. Мы посчитали, что, так как я не виновата, суд во всем разберется. Просто оплатили работу адвоката. Когда я стояла в суде, я не могла поверить, что это происходит со мной. У меня были самые поверхностные знания о наркотиках, в основном из интернета, из фильмов, мне казалось, это все театральная постановка, не реальность. Я ехала на приговор и была уверена, что меня отпустят или хотя бы дадут очень маленький срок. Когда огласили "шесть лет", я не поверила, пыталась абстрагироваться».

Уже в колонии Аня продолжала закрываться: «Я делала все, что от меня требовалось. Я не общалась с людьми, но я работала все время, и поэтому ко мне было хорошее отношение, хотя меня и считали странной». Большая часть друзей, по ее словам, отвернулись: «Сначала много кто выражал поддержку, но когда я получила приговор шесть лет, испугались».

В колонии Аня работала швеей с половины седьмого утра до половины третьего дня. После — пыталась учиться: «Я пошла на закройщицу. Нас обучали два месяца, а потом мы несколько месяцев просто сидели в кабинете — имитация учебы». Жила в отряде на пятьдесят человек: «Душ — один на всех, зимой очень холодно, градусов 14». 80% женщин в колонии, где находилась Аня, попали туда по 228-й статье: «Еще часть — за мошенничество и кражи, небольшой процент — убийство».

Чтобы доказать невиновность Ани, ее мама постоянно откладывала деньги: «Думаю, я могла бы выйти намного раньше, но не было денег, чтобы оплатить написание жалобы в Верховный суд. Сначала мы написали апелляционную жалобу в Московский городской суд, потом ждали год, потом дошли до президиума Московского горсуда. И только когда появились деньги, мы смогли оплатить юристов и пойти в Верховный суд». Все эти долгие четыре года мама Ани общалась с юристами и ходила на суды, помогала другим задержанным по наркотической статье. Однако теперь, когда дочь на свободе, продолжать правозащитную деятельность она не хочет: «Мама очень изменилась, но, на мой взгляд, только в лучшую сторону, как это ни странно. Это ее не сломало. Но мы обе хотим забыть это все».

Младшей сестре все годы не говорили правды о местонахождении Ани — рассказывали, что Аня влюбилась и уехала жить в Санкт-Петербург. «Сестра взрослела, слышала какие-то разговоры и стала догадываться. Мама до последнего ничего не говорила. Когда я вернулась, рассказала, как все было. Сестра выслушала и попросила больше никогда не поднимать эту тему — больше мы об этом не говорили. Вопросами 228-й она не интересуется, она очень домашняя»,— говорит Аня.

Мама Ани с юристами смогли доказать провокацию со стороны правоохранительных органов: «Мы доказали, что, если бы не их действия, мою соседку и меня не вынудили бы выйти и не задержали бы ни за что. Так как оправдательные приговоры у нас не практикуются, Верховный суд указал на нарушение закона и провокацию со стороны правоохранительных органов. Верховный суд принял во внимание мои доводы и доводы адвокатов и передал дело в президиум Мосгорсуда, там приговор отменили»,— говорит Аня. Сейчас у нее официально нет судимости.

После освобождения Аня две недели лежала дома: «Когда я вышла, все родственники приехали меня встречать. Повезли в кафе. А я думала, что на меня все смотрят, что на мне написано, откуда я вышла, что все вокруг такие красивые, а я такая страшная, грязная. Хотелось быстрее домой. Потом было страшно выходить, казалось, что могут в любой момент прийти и забрать снова».

Аня говорит, что никогда не интересовалась политикой: «Я не активист. Сначала я не хотела рассказывать свою историю вообще никому. Думала, молодому человеку, если что, расскажу только перед свадьбой»,— усмехается Аня. «Теперь я готова рассказывать про это знакомым людям. Но я не икона борьбы. Я не готова бороться за изменения в системе. Если я буду заниматься чем-то подобным, это будет вечным напоминанием. А я хочу поскорее все это забыть». Обиды на систему у Ани, по ее словам, нет, но «есть очень много боли, несмотря на то что в колонии очень спасала вера в то, что все изменится», срывается голос Ани. Сейчас ей «очень тяжело, потому что очень много времени потеряно»: «Я могла учиться, развиваться. Я вижу, как изменился уровень жизни моих друзей, одногруппников. Я очень за них рада. Но мое время упущено».

Аня с мамой пытаются получить компенсацию за время, проведенное в колонии, однако «это все длительный процесс»: «Мы нашли адвоката, который согласился написать жалобу. В случае выигрыша он заберет процент»,— говорит Аня. Сейчас она подала ходатайство в районный суд и ждет ответа. Скорее всего, там она получит отказ, после чего обратится в Верховный суд, а затем — в Европейский суд по правам человека. «Непонятно, на какую сумму рассчитывать, их выплачивают крайне редко, а если и выплачивают, то все очень индивидуально. Даже если все получится, на это нужен минимум год. Даже когда мы подали жалобу в Верховный суд и пришло решение об отмене моего приговора, это было в начале года. А меня отпустили только через несколько месяцев. Так что я об этом не мечтаю».

Право на реабилитацию

Задержанный в июне 2019 года по подозрению в сбыте наркотиков журналист Иван Голунов (его задержание вылилось в акции протеста против сфабрикованных дел, 11 июня глава МВД Владимир Колокольцев лично сообщил о том, что МВД сняло с журналиста все обвинения, а все сотрудники, занимавшиеся делом Голунова, были отстранены от исполнения служебных обязанностей для проверки) рассказал “Ъ”, что, как и Аня, «раньше слышал», что есть 228-я статья, которую называют народной. «Но когда я стоял в суде и слушал, как судья зачитывает про 228-ю, я вспоминал все эти разговоры, но не понимал, при чем тут я»,— говорит журналист.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

По словам Ивана Голунова, масштабы проблемы как сфабрикованных дел, так и неэффективности существующей системы борьбы с наркотиками он осознал, когда после освобождения ему в соцсетях пришло «больше 2 тыс. писем с такими (о подброшенных наркотиках.— “Ъ”) историями». По словам журналиста, когда он покинул здание Главного следственного управления ГУ МВД по Москве, у него в руках была коробка, а в ней — вещи, в которых он был при задержании, их забирали на экспертизу. «Когда мне их отдавали, они были все мокрые, явно где-то валялись и должны были сгнить там — никто не собирался мне их отдавать, потому что такие дела обычно не откатываются, и никому даже в голову не пришло, что я могу выйти»,— рассказал Иван Голунов.

Юрист правозащитного объединения «Команда 29» Дарьяна Грязнова говорит, что каждый, кто стал жертвой незаконного ареста, заключения под стражу или осуждения за преступление, имеет право на компенсацию — оно закреплено ст. 53 Конституции РФ, ст. 8 Всеобщей декларации прав человека, п. 5 ст. 5 ЕКПЧ и ст. 3 протокола №7 к ней. Причем право на возмещение вреда возникает не только в случае, когда в отношении реабилитированного совершались действия и принимались решения, признанные незаконными или необоснованными, но и в случае, если вред был причинен в результате законных и обоснованных на момент своего производства действий, которые, однако, были связаны с напрасным уголовным преследованием. По словам юриста, в соответствии с ч. 2 ст. 133 УПК РФ на реабилитацию имеют право:

• — подсудимый, в отношении которого вынесен оправдательный приговор;
• — подсудимый, уголовное преследование в отношении которого прекращено в связи с отказом государственного обвинителя от обвинения;
• — подозреваемый или обвиняемый, уголовное преследование в отношении которого прекращено в связи с отсутствием события преступления; отсутствием в деянии состава преступления; непричастностью подозреваемого или обвиняемого к совершению преступления;
• — осужденный — например, в случаях полной или частичной отмены вступившего в законную силу обвинительного приговора суда;
• — лицо, к которому были применены принудительные меры медицинского характера, в случае отмены незаконного или необоснованного постановления суда о применении данной меры;
• — любое лицо, незаконно подвергнутое мерам процессуального принуждения в ходе производства по уголовному делу.

Право на реабилитацию, по словам Дарьяны Грязновой, признается дознавателем, следователем, прокурором или судом, а затем реабилитированному лицу должно быть направлено извещение с разъяснением порядка возмещения вреда. При этом реабилитированный имеет право на возмещение:

• — заработной платы, пенсии, пособия, других средств, которых он лишился в результате уголовного преследования;
• — конфискованного или обращенного в доход государства на основании приговора или решения суда его имущества;
• — штрафов и процессуальных издержек, взысканных с него во исполнение приговора суда;
• — сумм, выплаченных им за оказание юридической помощи;
• — иных расходов (как расходы, понесенные реабилитированным лицом непосредственно в ходе уголовного преследования, так и расходы, понесенные им в целях устранения последствий незаконного или необоснованного уголовного преследования, включая затраты на возмещение расходов, связанных с рассмотрением вопросов реабилитации, восстановления здоровья и других).

Затем требование о возмещении вреда направляется в суд, постановивший приговор, либо в суд по месту жительства реабилитированного. Суд не вправе возлагать на реабилитированного обязанность доказать наличие вины конкретных должностных лиц в причинении ему вреда. Не позднее одного месяца со дня поступления требования о возмещении имущественного вреда судья определяет его размер и выносит постановление о производстве выплат в возмещение этого вреда. Выплаты производятся с учетом уровня инфляции. Прокурор от имени государства приносит официальное извинение реабилитированному за причиненный ему вред.

Кроме того, СМИ, публиковавшие информацию о задержании и осуждении реабилитированного, обязаны по его требованию в течение 30 суток сделать сообщение о реабилитации, а суд, прокурор, следователь, дознаватель — в течение 14 суток направить письменные сообщения о принятых решениях, оправдывающих гражданина, по месту его работы, учебы или по месту жительства:

«Реабилитированным, которые были лишены на основании судебного решения специальных, воинских и почетных званий, классных чинов, а также государственных наград, восстанавливаются соответствующие звания, классные чины и возвращаются государственные награды»,— отмечает госпожа Грязнова.

По ее словам, в 2015 году более 5,5 тыс. из 17 тыс. оправданных по уголовным делам россиян воспользовались правом на реабилитацию, добившись выплат на 665 млн руб. «Есть прецеденты, когда Верховный суд повышал компенсацию морального вреда. Так произошло в сентябре 2018 года с истцом Алексеем Золотаревым — он содержался в СИЗО три года и два месяца, а затем был оправдан. Изначально господину Золотареву присудили компенсацию 150 тыс. руб.— первые две инстанции решили, что эта сумма полностью компенсирует моральный вред от трех лет в СИЗО. Однако истец добивался компенсации, исходя из расчета 2 тыс. руб. за каждый день содержания под стражей — в общей сложности 2,366 млн руб., и Верховный суд удовлетворил его требование»,— рассказывает юрист.

Ксения Миронова

228-я в граммах и сроках

13 таблиц и графиков об антинаркотической статье УК

Читать далее