Два всемирно известных музея Лувр и Клюни провели чистку среди своих спонсоров. И едва ли двумя случаями вопрос будет исчерпан. Корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов считает, что это может изменить «культурный фандрайзинг».
Компании Lafarge не дали поучаствовать в начавшейся реконструкции Музея средневекового искусства Клюни
Фото: Алексей Тарханов, Коммерсантъ
Компании Lafarge не дали поучаствовать в начавшейся реконструкции Музея средневекового искусства Клюни
Фото: Алексей Тарханов, Коммерсантъ
Журналисты AFP обнаружили, что в Лувре задрапирована дарственная надпись в «Крыле Саклеров», названном в честь семьи американских фармацевтических магнатов. В 1996 году семья выделила музею деньги на поддержку коллекции искусства Древнего Востока и получила взамен почетное упоминание в списке спонсоров и именные залы. Это никого не удивляло до тех пор, пока в Соединенных Штатах не разразился скандал, связанный с одним из медикаментов, на котором покоился успех саклеровской компании Purdue Pharma — вышедшем в 1995 году анальгетике OxyContin, который содержал опиаты, вызывал привыкание и мог постепенно погубить пациентов, искавших в нем спасение от боли.
Одним из главных борцов с фармацевтической семьей и компанией Purdue Pharma стала знаменитая американская художница и фотографиня Нан Голдин, испытавшая на себе и лечение, и его последствия. Созданная при ее участии ассоциация P.A.I.N. (Prescription Addiction Intervention Now) не только обратилась в американский суд, но и начала требовать у музеев отказаться от «отравленных подарков» Саклеров — а в длинном списке одаренных фармацевтами, кроме Лувра, есть и «Гуггенхайм», и галерея Тейт, и Британский музей.
Лувр первым среди музеев мира пошел навстречу ассоциации, отобрав почетное звание у семьи Саклеров. Впрочем, он особенно не рисковал. Деньги щедрых ньюйоркцев давно потрачены и не могут быть возвращены, а залы, названные в честь меценатов, как объяснил директор Лувра Жан-Люк Мартинез, по правилам музея могут быть переименованы спустя 20 лет.
Не менее заметным выглядит жест Музея средневекового искусства Клюни. Этот музей, знаменитый, в частности, шпалерами «Дама с единорогом», сейчас реконструируется. В реконструкции участвуют меценаты, в том числе и крупнейший во Франции производитель цемента и стройматериалов Lafarge. Дирекцию этой компании в 2017 году обвинили в сотрудничестве с запрещенным в РФ террористическим «Исламским государством». Для того чтобы филиал Lafarge продолжал работать в Сирии, приходилось платить отступные. Как подозревает следствие, в 2011–2015 годах компания отдала террористам €13 млн.
После того как было объявлено об открытии дела по обвинению в «пособничестве преступлениям против человечества», Министерство культуры решило подстраховаться и без шума перечислило назад полученные от Lafarge в 2015 году €200 тыс. Правда, сейчас восемь бывших руководителей компании, уволенных с началом следствия, оправданы, а 24 октября Парижский суд решит, справедливы ли обвинения в адрес Lafarge. Но даже если судьи не найдут в деле вины, едва ли музей вернется за двухсоттысячным взносом.
События во французских музеях поднимают вопрос о том, как теперь будут оценивать деятельность меценатов. Еще недавно считалось, что все деньги, отданные на культуру, идут на общее благо. Спонсорство стало удобным способом повысить свое положение в обществе, а у музеев, театров, балетных трупп, фестивалей происхождение денег, как правило, не вызывало особых вопросов. Скандалы возникали только тогда, когда меценаты за свои взносы пытались еще и командовать.
Сегодня во Франции не утихают споры о том, у кого и на каких основаниях можно брать деньги и чем они пахнут.
Следует ли их принимать у частных предприятий или государственных структур, чей бизнес или чье поведение кажется сомнительным. Под подозрением оказываются не только до смерти запуганные обществом производители табака или алкоголя, но и участники возможных коррупционных схем или структуры, лояльные к тоталитарным режимам. Причем подозрения могут быть как обоснованными, так и не очень. Задача фандрайзинга десятикратно усложняется. Не так просто уговорить спонсора, еще сложнее найти идеального спонсора, сотрудничество с которым потом не бросит тень на культурный продукт.
«Даем деньги — у нас их не принимают. Что за поведение? А вроде бы культурные люди!» — возмущаются меценаты. Но это реальность, с которой мы тоже начнем сталкиваться — сначала в международных проектах, когда спонсоров из России начнут рассматривать под увеличительным стеклом. Хотя какое дело даме с единорогом о заботах юстиции и были ли все известные нам меценаты образцами морали и нравственности?