Минувший оперный сезон в Петербурге без преувеличений был исключительным — прежде всего благодаря 300-летию города. Центральным событием стал фестиваль "Звезды белых ночей". Комментирует ПЕТР Ъ-ДОЛГОРУКОВ.
Оперная жизнь за пределами Мариинского примерно как вопрос: "Есть ли жизнь на Марсе?". За исключением единственной спешно сделанной премьеры к юбилею города оперы Доницетти "Петр великий — царь всея Руси, или Плотник из Ливонии" в театре Юрия Александрова "Санкт-Петербургъ опера". Репертуар прочих "малых" театров сохранял дежурный обиход для школьников и туристов. Господин Александров, конечно, вновь ударил по публике эффектностью на сей раз не только режиссерского, но и просветительского жеста, взяв в качестве объекта неизвестную не только в России, но и в мире оперу и обрядив ее в неожиданные декорации и костюмы.
Была еще премьера в "Зазеркалье": "бродвейская" опера Гершвина "Порги и Бесс", решенная в экономичной постановочной манере для удобного длительного пользования. Еще из того, что происходило в течение прошедшего театрального года, можно назвать некоторое количество гастролеров, приезжавших внести посильный вклад в дело петербургского юбилея. На этом поле, как ни странно и ни досадно, ситуация выглядела не в пример скудно и убого. И все же среди гастрольных проектов, связанных, как правило, со старинной оперой, запомнились гастроли Варшавской камерной оперы с "Орфеем" Якопо Пери и "Импресарио в затруднении" Доменико Чимарозы в Эрмитажном театре, которые, к сожалению, шли почти при закрытых дверях.
Финская Академия имени Сибелиуса привозила в Эрмитажный театр выигрышного "Севильского цирюльника" Паизиелло. Но он оказался уцененным, "кибиточным" вариантом квазиаутентизма. Еще была робкая попытка местного ансамбля "Рождество" и солистов "Петербург-концерта" при скудном финансировании представить оперу Пашкевича "Санкт-Петербургский гостиный двор, или Как проживешь, так и прослывешь" в домашнем театре Юсуповского дворца. Скудость средств отразилась на простодушно-примитивной постановке, что даже соответствовало столь же простодушным деревенско-городским ариям-песням.
Гастрольные конвульсии начали передергивать Петербург в апреле, когда на город обрушилась "Золотая маска", решившая отметиться здесь все по той же юбилейной причине. Однако оперное дефиле "Маски", которое по замыслу отборочного комитета должно было представить все лучшее из продукции российских оперных театров, больше походило на карнавал-пародию, демонстрировавший не слишком радостную картину бедной оперной жизни необъятной России. Показало это дефиле и то, что Большой театр совсем не собирается уступать своему северостоличному сопернику, а набирает стремительные обороты по завоеванию упущенных территорий.
Но по-прежнему Мариинский театр остается впереди планеты всей. То, что произошло даже за три летних месяца, мало какому театру Европы и Америки может сниться. Мариинский с легкостью (в которую, признаться, трудно верилось, видя на афише подряд такие названия, как, например, тетралогия "Кольцо нибелунга" Рихарда Вагнера и "Жизнь за царя" Михаила Глинки), по сути, адаптировал европейскую идею крупноформатных летних фестивалей.
Новых звезд сезон не произвел, если не считать бенефисной "Травиаты" и ряда концертных выступлений Анны Нетребко, реноме которой только упрочилось. Вообще, понятие оперной звезды с годами быстро изменила Академия молодых певцов, создав уникальный прецедент "фабрики звезд". Академия, собрав в прежние годы несколько урожаев потенциальных звезд, отправившихся в том числе и по миру (Екатерина Соловьева, например, весь этот сезон участвовала в бродвейской постановке Бэза Лурмана "Богемы" Пуччини), в этом году отметила свое пятилетие упорным трудом в выращивании звезд новых. Хотя для простоты обращения легче отказаться от понятия "звезда" и тем более "примадонна" в случае с Мариинским: режим работы его солистов сегодня вряд ли позволит им вдумчиво "стать звездой".
Нынешние мариинские премьеры продолжили стратегию пополнения как русского, так и европейского репертуара. Правда, завсегдатаев и туристов, надеявшихся послушать Верди, как будто вытеснили вагнерианско-русскими настроениями. К стационарной афише Мариинки добавились "Царь Эдип" Стравинского, "Демон" Рубинштейна, "Чародейка" Чайковского и "Золотой петушок" Римского-Корсакова. Становится правилом традиция оперных опен-эйров (постановок на открытом воздухе), которая этим летом захватила кроме Выборга еще и Ивангород.
Как и прежде, мечта о постоянном режиссере в Мариинском остается мечтой, а мастер-классы европейских режиссеров — продолжающейся нормой. Появился, кажется, лишь постоянный художник-декоратор в лице Георгия Цыпина, превратившего вагнеровскую тетралогию в наркотическое галлюциногенное зрелище нон-стоп.