Журналист, писатель и продюсер Михаил Зыгарь продолжает экспериментировать. После успешных проектов «1917» и «1968.digital» Зыгарь и его компания «История будущего» запустили «Мобильный художественный театр», а в рамках литературного фестиваля «Вслух» в «Гоголь-центре» Зыгарь выступил с моноспектаклем «Война и миф», посвященным его работе военным корреспондентом. Может ли искусственный интеллект претендовать на свободу творчества, а город превратиться в тотальную декорацию, Михаил Зыгарь рассказал в интервью «Коммерсантъ Стиль».
Михаил Зыгарь
Фото: Архив пресс-службы
Михаил Зыгарь
Фото: Архив пресс-службы
— Михаил, вначале должна поздравить с премьерой моноспектакля «Война и миф». Это сильное и в то же время трогательное высказывание. Вы говорили о том, что никогда ничего подобного не делали, признавались, что вам будет тяжело. С чем это связано?
— Все дело в том, что я давно не возвращался к этой теме. Книгу «Война и миф» я написал еще в 2007 году. И хотя я ее немного переделал и переиздал в 2017-м, в целом к журналистской части своей жизни я долго не обращался. Не могу сказать, что именно было самым сложным: попытка оформить это в некий театральный жанр или просто включить в число героев еще и себя, потому что книга про кого угодно, кроме меня.
Я решил проанализировать то, что происходило со мной, а заодно и изменения в российском обществе.
Пожалуй, жанрово моноспектакль продолжает театральную линию проектов «Истории будущего» — речь о «Мобильном художественном театре» (это приложение с аудиоспектаклями, действие которых разыгрывается в декорациях города. Например, в июле к скачиванию стал доступен спектакль-экскурсия по ВДНХ «Свинарка и пастух», в ролях — Чулпан Хаматова, Один Байрон, Ян Гэ.—«Коммерсантъ Стиль»).
— Проект функционирует уже месяц, как вы оцениваете его успех? Получилось ли все так, как планировалось?
— Мы еще только в начале пути, все планировалось и продолжает планироваться, только в больших масштабах. Но по итогам месяца все отлично: у нас более 30 тыс. скачиваний, классный фидбэк в прессе. Сейчас главное — выдержать темп, заявленный на старте. Мы будем регулярно запускать новые спектакли, методично окучивать не только Москву, но и другие крупные города в России и за рубежом. Наша задача — привлечь большую аудиторию, выйти за пределы группы людей, которые обычно ходят в театр.
— Как раз в этом аспекте МХТ сравнивают с немецким проектом Rimini Protokoll.
— Ну нет, они совсем не похожи. Rimini Protokoll работает в самых разных жанрах, но они не связаны с технологиями и путешествиями. Правда, у них есть один спектакль в жанре прогулки — «Remote X», и логично сравнивать его с МХТ, поскольку это эксперименты в одной плоскости. Но принципиальное отличие МХТ в том, что зритель не зависит ни от кого, кроме себя. Он выбирает удобные ему время и место, потому что весь театр — в смартфоне. Кроме того, «Remote X» игнорирует город. А в нашем случае важно именно городское пространство: это не просто абстрактная декорация — режиссура спектакля вписывается в конкретное место.
— Вы не думали расширить возможности воздействия МХТ на пользователя с помощью новейших технологий? Например, VR-очков, чтобы зритель мог еще и видеть героев?
— Мне кажется, это уже лишнее, потому что тогда не нужно будет никуда ходить. А нам важно, чтобы человек передвигался, это должно быть личное живое ощущение, а не виртуальное. Конечно, мы будем постоянно развивать и совершенствовать приложение, дополнять его новыми функциями. Раз об этом зашла речь, то я бы скорее предложил не VR, а AR — когда часть визуального контента как бы наслаивается на город. Думаю, что AR появится уже в следующем году.
— Как сейчас обстоят дела с вашими документальными проектами «1917» и «1968.digital»? В одном из недавних интервью вы говорили, что их серию дополнит проект «1939» о начале Второй мировой войны, но пока без русской версии из-за отсутствия партнеров в России...
— Я уверен, что русская версия будет. С одной стороны, «История будущего» зарабатывает деньги. Но с другой стороны, у нас есть то, что можно назвать ценностями или — еще более пафосно и грубо — миссией. Мы делаем большой масштабный проект для европейской аудитории, и не показать его российскому зрителю будет просто обидно. Сейчас мы ведем переговоры с несколькими партнерами, и русская версия появится. Хоть и не так легко, как хотелось бы.
— Это отличные новости. Вообще, интересно наблюдать, как проекты «Истории будущего» выходят за рамки представлений о журналистской и редакторской деятельности, хотя именно ваш журналистский бэкграунд помогает их реализовывать. Каково будущее контента, как вы думаете?
— О, это моя любимая тема. Я уже давно выступаю в качестве пророка смерти традиционной журналистики, на каждом углу кричу о том, что журналистика умерла и ее больше не существует в том виде, в котором она существовала лет 10–15 назад. Это не плохо, просто жанры и направления творческой деятельности окончательно смешались, границ больше нет.
Производство контента не имеет разделения на газету, радио, телевидение и так далее. Любой человек, у которого есть соцсети, может считать себя полноценным журналистом, а последняя digital-революция сделала почти каждого художником.
Получается, что журналистика — это просто бэкграунд, который позволяет изобретать нечто новое. Поэтому часто на вопрос о том, какова моя профессия, я отвечаю: «Я — изобретатель». Потому что я изобретаю новые жанры, которых еще не было.
— В фильме «Москва слезам не верит» герой дважды говорит о том, что скоро не будет ни кино, ни театра, а одно сплошное телевидение. Тем не менее сегодня мы видим, как телевидение медленно, но верно умирает, а кино и театр живы. Как вы думаете, не произойдет ли такая же история с новыми цифровыми формами?
— Я очень люблю этот момент в фильме, но думаю, что речь шла о телевидении не как о форме, а как о носителе. Предполагалось, что единственным носителем художественного контента будет телеящик. Сейчас мы немножко повзрослели и понимаем, что важен не носитель, а контент, который может быть упакован как угодно. Люди, которые снимали фильм «Москва слезам не верит», вряд ли бы восприняли кино в мобильном телефоне как кино. А сегодня очевидно, что важно не где и что показано, а важны глубина проникновения и точки взаимодействия со зрителем. В этом и заключается новое технологичное искусство. Поэтому нет опасений, что искусство в его новых формах устареет. Согласитесь, когда люди привыкают к хорошему, им трудно вернуться к плохому. Вряд ли они сядут обратно к телевизору и будут сидеть перед ним послушно и покорно, взирая на единственный канал.
— Хочется в это верить. Как вы думаете, способен ли искусственный интеллект заниматься творчеством столь же полноценно, как и человек?
— К сожалению или к счастью, искусственный интеллект основан на машинном обучении. То есть он воспроизводит любые навыки, любые особенности того, что уже сделал человек, и потом комбинирует их и воспроизводит.
Единственное, чего не может искусственный интеллект,— создать то, чего не было раньше. А человек способен придумать то, чего прежде не существовало, и в этом его преимущество.
К тому же машина безошибочно воспроизводит то, что было раньше, а человек все путает и видоизменяет результаты, что делает человеческое творчество таким интересным, занятным, заслуживающим внимания и изучения. Да, машина во многом полезна и выполняет гораздо лучше определенные функции, которые раньше выполнял человек, в результате чего исчезают профессии. Но к творчеству машина абсолютно непригодна.
— Давайте немного поговорим о вас. Вы покинули должность главного редактора «Дождя» четыре года назад и ушли в свободное творческое плавание. Недавно вы даже признались, что к собственному удивлению попали в шоу-бизнес. Сегодня вы — медийная личность. По традиционной работе в СМИ не скучаете?
— Честно говоря, мне не по чему скучать. То, что я делаю сегодня, не связано, конечно, с производством выпусков новостей, но я и не мечтал делать это всю свою жизнь. Сейчас я занимаюсь гораздо более осмысленным, востребованным и актуальным творчеством, варьирую жанры и изобретаю новые способы самовыражения, более ясно сознаю, кто моя аудитория, работаю с ней напрямую. По-моему, это примерно то же самое, что я делал раньше, только возможностей стало гораздо больше. Все хорошее в моей жизни, что связано с журналистикой, сохранилось, а плохое — нет.
— Насколько для вас важны публичное признание и награды?
— Популярность имеет одну ключевую функцию: она приносит деньги и открывает больший доступ к зрителям. Поэтому важно делать популярные проекты, чтобы люди тебя услышали. Особенно если ты поднимаешь темы, которые на первый взгляд не кажутся популярными: ценности, проблемы, о которых не принято говорить. В этом случае нужно, с одной стороны, говорить на языке аудитории, а с другой — чтобы это все выглядело классно и не нафталиново. Так что любая премия, любое упоминание в СМИ важны.
— У вас уже набрался довольно внушительный список амплуа, в которых вы себя попробовали. Чего в нем не хватает?
— Мне кажется, еще очень много качеств, в которых я себя не только не попробовал, но и в которых не до конца раскрылся. Например, если говорить про кино, то там просто поле непаханое, еще очень много всего можно сделать. В ближайшее время я этим займусь, причем в самых разных качествах. А в качестве сценариста, режиссера и продюсера я продолжу выступать.