Классика с Сергеем Ходневым

Иоганн Себастьян Бах. Соната и партиты для скрипки соло.

Всего-то второй диск (и первую сольную запись) выпускает 21-летнее дарование — бывший петербуржец Илья Грингольц — и сразу замахивается на самые вершины скрипичной виртуозности. Баховские произведения для скрипки соло (три партиты и три сонаты) были сочинены в 1720-м, во время службы композитора при дворе князя Ангальт-Кетенского. Не один биограф с удивлением замечал, что за шесть лет этой службы Бах не сочинил ни такта духовной музыки — только светская, в основном инструментальная. Может быть, отсюда та сосредоточенная одухотворенность и та драматичность, которыми в основном проникнуты сольные скрипичные сонаты и партиты. Техническое мастерство, которого требуют иные части этих произведений, таково, что некогда бытовала даже музыковедческая байка об особом "баховском смычке": с ним-то, дескать, любой мог бы осилить все эти полифонические ухищрения. Как бы то ни было, Грингольц на вполне обычном "Страдивариусе" вполне обычным смычком справляется на твердую пятерку. Ставить еще и плюс рука, пожалуй, не поднимется: блеска-то предостаточно, да и градус эмоциональности выверен подкупающе, но вместо настоящей работы ума пока что в основном здравый смысл и смекалка. Зато приятно, что нет ни лжеромантического пафоса, ни кривляния. Неслучайно из подборки выпала, между прочим, ре-минорная Вторая партита, которую венчает хитовая Чакона, безнадежно обросшая мифами, аллюзиями и цитатами. Зато есть изящная, с реверансами итальянскому стилю, Третья партита фа-мажор, которую Грингольц исполняет необычно мягко и грациозно, иногда даже перебарщивая в этом кружевном многоголосии по части какой-то млеющей сладости.

Дмитрий Шостакович. Симфония #7 ("Ленинградская").

Исполнение это (совместная работа оркестра Мариинского театра и Роттердамского филармонического оркестра под руководством Валерия Гергиева) кажется освобождающим "Седьмую" от всякой историко-политической конъюнктуры — насколько это вообще возможно. Это совсем не то, что ученикам советских школ демонстрировали на уроках музыки с наглядностью "Пети и Волка": вот, слышите, это живет страна советская, а это вот — фрицы пошли. Скажем, когда приходит черед пресловутой "темы нашествия", то просто удивительно, до чего же она у Гергиева лишена всякой "грозности": сначала она звучит умиротворенно и пасторально, а потом — бодро и празднично. Да и везде то же — обаятельная свежесть взгляда, самостоятельная работа над партитурой (а не над страницами истории). Оркестр, чувственное звучание которого вообще-то заметно отличают нарядность и дородность, обнаруживает тем не менее необычайно ясную и отточенную пластичность; иные места, где лирика Шостаковича достигает пределов нежности и где досаден был бы малейших промах, сыграны просто филигранно. Даже моменты наибольшего накала эмоций отчетливо представляются не как мельтешение сменяющих друг друга образов, а как стройные и монолитные структуры, и язык гигантского произведения ни на минуту из часа с лишним не перестает быть упоительно простым и благородным. Как-то сразу ощущаешь полную бессмысленность горячих кухонных споров о том, какая же она, "Ленинградская": антигитлеровская или исподволь антисталинская? Никаких "анти". Чистая музыка.