Новые книги

Выбор Игоря Гулина


Констанс Де Жонг «Современная любовь»

Фото: No Kidding Press

Единственный роман художницы Констанс Де Жонг, оказавший сильное влияние на американский постмодернизм, а потом на долгое время забытый. Первое издание «Современной любви» вышло в 1977 году, второе — спустя 40 лет. Американские рецензенты хором пишут, что возвращение этой книги позволяет переписать историю родной литературы. Хотя, конечно же, за эти годы радикализм «Современной любви» немного померк. Она кажется артефактом ностальгическим, трогательным именно в своем запальчивом экспериментаторстве.

Сама по себе книга не вполне отражает сущность задумки Де Жонг, ее метод. «Современная любовь» была опытом в разрушении медиальных границ, превращением такой предельно консервативной формы, как роман, в одну из техник радикально современного искусства. До «официальной» публикации Де Жонг рассылала главы романа по почте подписчикам. Отрывки книги были постоянной частью перформансов Де Жонг, ее инсталляций и видеоработ. Был даже радиоспектакль с музыкой Филипа Гласса. Книга до некоторой степени консервирует эту открытость — впрочем, и она сохраняет ощущение тотального разрушения границ.

Как ни странно, она поддается пересказу. В центре — история любви двух молодых людей в декорациях артистического Нью-Йорка 1970-х. Ее, кажется, зовут Шарлотта, его, похоже, Родриго (имена держатся на них не слишком крепко). Она — писательница, он — музыкант. Она — типичная американка, чувствующая себя безродной, он — сефард, отрицающий свои корни. Они знакомятся на какой-то вечеринке, проводят вместе страстные ночи, сближаются, ведут разговоры о любви, искусстве, призвании, устают, расстаются, страдают. Эта простая, банальная история — нечто вроде поп-мелодии, скрепляющей авангардный звуковой коллаж. Стоит увлечься, заслушаться — и сладкая песня немедленно разрушается, уступает место звукам иной природы, затем она неожиданно возникает вновь.

Без предупреждения история превращается в бульварное гангстерское чтиво, в стилизованное повествование о парижской богеме середины века, в добротную американскую прозу о добродетелях провинции, в радикальный демонтаж нарратива в духе французского «нового романа», в битническую лирику, в феминистское эссе, в пересказ супергеройского комикса, в подражание Борхесу, Берроузу и Стайн. Пятьдесят страниц в центре книги занимает увлекательный рассказ о елизаветинских временах и разгроме «Непобедимой армады». Все эти линии перекликаются, но только слегка — так, чтобы не превратиться в систему ключей, подсказок, а остаться серией столкновений разнородного материала.

В этих фрагментах звучат узнаваемо чужие голоса, и «свой собственный» голос — молодой, немного растерянной нью-йоркской художницы, ценительницы экспериментов и искательницы больших чувств — оказывается таким же чужим.

Здесь — подоплека метода Де Жонг: «я» — это не крепко установленная личность. Это место, сквозь которое звучат голоса, коллаж идентичностей, которые можно подбирать по настроению. И самое интересное — сделать этот коллаж видимым, распустить стягивающие его швы. Несмотря на этот разгул постмодерна, книга Де Жонг остается любовным романом. Деконструкция субъекта подобна раздеванию и внимательному изучению тела. Это раскрепощающий эротический опыт. Так и устроена современная любовь.

Издательство No Kidding Press
Перевод Саша Мороз


Братья Гордины «Страна Анархия»

Фото: Common place

Сборник текстов крайне любопытных деятелей русского анархизма начала ХХ века. Уроженцы белорусского местечка Михалишки, дети известного раввина, Зеев-Вольф и Меир Аба Гордины начинают свою политическую деятельность как сионисты, однако вскоре обращаются в анархизм, бегут от войны и оказываются в Петрограде как раз к Февральской революции. Там они участвуют в создании федерации анархистов, издают газеты, читают лекции, устраивают акции (сначала против Временного правительства, затем — против большевиков) и пишут книги. Их они начинают подписывать как Братья Гордины (возможно, чтобы оставить при себе чересчур говорящие имена).

Анархизм больше любого движения привлекал эксцентриков, мечтателей и безумцев, но даже на общем фоне тексты и идеи Гординых выглядели по-настоящему странно. Они не только требовали уничтожить государство и деньги. С не меньшей яростью они призывали к борьбе с образованием и наукой, в которой видели новую религию буржуазии, закрепощающую угнетенных, погружающую в царство вечных псевдозаконов. Науке они противопоставляли технику — не пассивное изучение, а активное переустроение мира. Можно сказать, что к науке фантастическая техника Гординых относилась, как магия к религии. Сказывался юношеский интерес к иудейской мистике. Свои тексты они наполняли каббалистическими образами, причудливым образом переплетавшимися с идеями Штирнера и Кропоткина. Политика становилась алхимией. Братья, однако, не были апатичными чудаками, они даже успели повоевать в махновском Гуляйполе, хотя, вероятно, и выглядели там не вполне своими.

После конца гражданской войны для анархистов настали тяжелые времена. Младший Гордин умудрился бежать в Америку через Японию, оттуда переехал в Израиль, до конца лет придерживался анархистских взглядов, хотя и перешел на более реалистические позиции. Старший эволюционировал в обратную сторону, взял имя Бэоби, начал разрабатывать космический язык человечества, основал учреждение под названием Всеизобретальня и пытался даже участвовать в советской политике. В середине 20-х его следы теряются.

Собранная философом Евгением Кучиновым книга — первая с 20-х годов совместная републикация текстов братьев. В нее входят теоретический «Манифест пананархистов» и две утопические повести. Если написанная в 1918 году маленькая притча «Почему?» выглядит относительно привычным для жанра описанием идеального политического устройства глазами наивного человека из нашего мира, то вышедшая на год позже «Страна Анархия» — произведение действительно удивительное. Пятеро несчастных путешественников бегут из страшной современности. Их имена: Я, Рабочий, Женщина, Молодежь и Угнетенная Нация. Они попадают в Страну Анархию и наблюдают там тотальное преображение бытия: мир невообразимых аппаратов, невиданных чувств и непредставимых отношений. По сути, «Страна Анархия» — политическая программа в жанре ветхозаветного пророческого видения. Необязательно интересоваться маргиналиями революционной политики, чтобы увлечься этим страннейшим текстом.

Издательство Common place


Михаил Велижев «Цивилизация, или Война миров»

Фото: Издательство Европейского университета

Слово «Цивилизация» сплошь и рядом используется в дискуссиях — публицистических и обыденных, выступает помпезным аргументом в спорах о международной политике и бытовых мелочах, но что именно оно значит, сказать сложно. Написанная филологом и специалистом по интеллектуальной истории Михаилом Велижевым новая книга карманной серии «Азбука понятий» позволяет немного лучше с ним разобраться. Как ни странно, хотя мы привыкли слышать о цивилизациях древности, само это слово появилось только в середине XVIII века и означало вещь подчеркнуто современную — процесс окультуривания, смягчения нравов, развитие наук и искусств, склонность к приличному поведению. В общем, цивилизация была частью просвещения и придумана была одним из просветителей — Виктором Рикети де Мирабо (отцом знаменитого революционера). Всего через десятилетие шотландский историк Адам Фергюсон ввел в оборот и более близкое нам определение: цивилизация как особенное состояние общества, превосходящее все предыдущие стадии его развития. Затем на протяжении двух веков эти два понимания — цивилизация как процесс обучения и как исторический этап — будут конкурировать и смешиваться. Идея эта переживет несколько пиков и упадков. Цивилизацию вместе с прогрессом будут превозносить и проклинать, она станет частью самых разных политических программ и философских концепций. В цивилизации будут видеть инструмент для построения единого человеческого общества и причину разделения мира, основания для вечной войны. Отдельное внимание Велижев уделяет приключениям цивилизации в России и возникновению идеи особенной русской цивилизации: от визита Дени Дидро к Екатерине II, через апологетику российской особенности у графа Уварова, критику европейской цивилизации у Достоевского и Толстого — к столкновению цивилизационной темы и советского марксизма в риторике Михаила Горбачева.

Издательство Европейского университета

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...