Распустил Русское евгеническое общество (РЕО) его основатель и президент профессор Николай Кольцов, директор Института экспериментальной биологии (ИЭБ), при котором в 1920 году это общество и было создано.
Фото: Валерий Зуфаров/Фотохроника ТАСС
Фашизм или любовь
Спустя десять лет Кольцов писал Сталину, что он ликвидировал Русское евгеническое общество и прекратил издание евгенического журнала, как только в Германии появились первые признака фашизма и расистской идеи. Историки науки считают, что поводом для роспуска общества стала статья бывшего сотрудника кольцовского института, члена РЕО и кандидата в члены ВКП(б) Александра Серебровского, на тот момент заведующего отделом птицеводства Московского зоотехнического института. Статья называлась «Антропогенетика и евгеника в социалистическом обществе» и была напечатана в 1929 году в «Медико-биологическом журнале».
Разумеется, саму статью Серебровского в специальном журнале мало кто читал, но добрые люди довели до кого следует основные ее положения. «Если бы нам удалось очистить население нашего Союза от различного рода наследственных страданий, то, наверное, пятилетку можно было бы выполнить в два с половиной года»,— писал Серебровский и пояснял, что этому мешает. Мешала любовь, которая «с точки зрения биологии есть сумма рефлексов». Сама любовь не возбранялась, но ее следовало отделить от деторождения, создав банк спермы от одаренных и лишенных наследственных болезней людей для широкомасштабного искусственного осеменения. Идея была далеко не новая, но в данном случае выглядела как издевательство над лозунгом партии «Пятилетку в четыре года».
Но едва ли причинами роспуска РЕО в 1929 году были статья молодого ретивого генетика или внезапное прозрение Кольцова относительно расистской евгеники нацизма (он мог гораздо раньше прочесть «Майн кампф» Гитлера, где изложена идеология евгеники будущего фюрера, и, возможно, даже прочел). Более вероятно, что сам Кольцов и его коллеги-генетики из РЕО к этому времени окончательно пришли к выводу, что для управления наследственностью человека во благо евгеники у них пока нет инструмента. А к массовой стерилизации носителей нежелательных генов и принудительному скрещиванию носителей нужных генов наука отношения не имела. Во всяком случае, именно так со стороны выглядит сейчас логика поступка Кольцова.
С одной стороны, научный тупик в евгенике, с другой — бунт пролетарских аспирантов в институте Кольцова в 1929 году, доложивших по партийным инстанциям, что их не пускают на семинары отдела генетики, где произносятся такие слова: «Нам безразлично, каков строй. Мы служим науке!»; арест без предъявления обвинения и ссылка в том же 1929 году заведующего отделом генетики ИЭБ Сергея Четверикова (отца-основателя современной популяционной генетики). И тут еще Серебровский, советующий пролетариату и трудовому крестьянству отправить своих невест и жен в очередь на осеменение спермой гениев, чтобы потом их дети неизвестно от кого выполняли пятилетние планы быстрее, чем они, и раньше намеченных партией сроков.
Это было не смутное предчувствие нацистской евгеники в Германии, а реальная и ощутимая опасность здесь и сейчас. Не следует забывать, какое было время. Шел второй год первой пятилетки, НЭП фактически ушел в прошлое, по терминологии Сталина 1929 год был «годом Великого перелома», ломали и не таких. И Кольцов от греха подальше распустил Русское евгеническое общество. Один раз его уже приговорили в 1920 году к расстрелу (помилован по указанию Ленина), рисковать ради бесплодной с научной точки зрения евгеники явно не стоило. Генетическая часть его евгеники при этом трансформировалась в медицинскую генетику.
Модная наука
Евгеника как наука об улучшении человеческого рода очень древняя. Как мы знаем из школьного учебника истории, еще две с половиной тысячи лет назад евгенисты из древнегреческой Спарты слабеньких новорожденных бросали в пропасть, чтобы снизить негативную нагрузку на генофонд нации. Основоположник евгеники в современной ее ипостаси Френсис Гальтон так и назвал эту разновидность своей науки — «негативная евгеника». Он-то, конечно, был за позитивную евгенику, но как ученый понимал, что добиться в ней результата гораздо сложнее. «Приятно придумывать утопии»,— писал он об этом. Единственный практический опыт «позитивной евгеники» по Гальтону, который можно было проследить на протяжении длительного времени с научной достоверностью — династические браки,— был печальным. Со временем эти браки стали близкородственными, что не позволило создать полноценную расу «помазанников Божьих». Все чаще и чаще наследников таких браков сразу после рождения было впору бросать в пропасть, как в Спарте.
Но как бы там ни было, а евгеника Френсиса Гальтона пришлась ко времени. В 1859 году вышла книга Дарвина «Происхождение видов». Его изменчивость и естественный отбор наиболее приспособленных особей сразу породили целый букет социал-дарвинистских теорий, в том числе и евгенику. Спустя десять лет после «Происхождения видов» Дарвина, в 1869 году выходит первая книга Гальтона (он, кстати, был кузеном Дарвина) «Наследственный гений: исследование его законов и последствий». И дальше пошло-поехало: евгеника становится модной наукой, а в начале XX века ее начали применять на практике, впервые — в американском штате Индиана, где в 1907 году была принята программа принудительной стерилизации умственно отсталых и некоторых категорий преступников.
В течение первой половины прошлого века подобные государственные программы были приняты в трех десятках стран мира. Рекорд по числу жертв практической евгеники держит ее нацистская разновидность («закон о защите немецкой крови и немецкой чести» был принят в Германии в 1935 году). Но и после Гитлера подобная евгеническая практика в некоторых странах еще долго не отменялась, и даже, бывало, ее вводили там, где их не было. В США, где с 1909 года до 1960-х годов в 32 штатах, где были приняты программы евгеники, было стерилизовано около 60 тыс. человек (второе место после нацистской Германии). Самый агрессивный закон штата Северная Каролина о принудительной стерилизации всех, у кого IQ 70 и ниже (у большинства людей IQ от 90 до 110), был отменен в 1977 году.
Надо отдать должное российской власти: практическая евгеника обошла стороной нашу страну, все ограничилось теоретическими трудами и речами на научных конференциях. Ни царское, ни Временное, ни советское правительство никогда не делало даже попыток присоединиться к евгеническому «мировому тренду», хотя сразу после прихода большевиков к власти такой шанс у практической евгеники был и руководству РЕО стоило немалых сил и нервов, чтобы придушить ее в зародыше.
Слишком много дегенератов
Русское евгеническое общество было не простым собранием энтузиастов евгеники. Оно было создано с благословения и под патронажем членов советского правительства не из последних — наркома просвещения Луначарского и наркома здравоохранения Семашко. Само общество имело статус всероссийского (позже всесоюзного, потом международного), его устав был утвержден НКВД РСФСР (не путать с НКВД СССР времен Ягоды, Ежова и Берии). Кроме Москвы общество имело отделения в Петрограде (Ленинграде), Саратове и Одессе, и генетиков в нем было не более 10%, остальные — врачи разных специальностей, историки, литераторы, общественные деятели, юристы.
С таким административным ресурсом и составом оно вполне могло наломать дров, и такие попытки со стороны членов общества периодически предпринимались на протяжении всех десяти лет его существования. Первая датируется декабрем 1921 года, когда на собрании общества обсуждались перспективы государственной программы стерилизации. Против нее выступили руководство и корифеи РЕО.
Психиатр профессор Юдин: «Вообще, надо прежде какого-либо решения об изъятии потомства человека из человечества изучить его гибридологическую формулу. Только тогда, когда мы хоть сколько-нибудь приблизимся к решению этой формулы, можно будет перейти к практической евгенике, а до этого времени всякие меры, в том числе и стерилизация, оказываются необоснованными научно-генетически и потому вместо пользы могут принести вред обществу и человечеству».
Невропатолог профессор Россолимо: «Число всякого рода дегенератов столь велико и дегенеративные конституции переплетаются с такой пестротой и в таких сложных комбинациях, что остается при желании обезвредить потомство, либо истребить половину человеческого рода, либо ждать того времени, когда изучение дегенерации приведет к более прочным положениям. Я бы предпочел последнее».
Генетик профессор Кольцов: «Метод стерилизации может служить подсобной практической мерой евгеники лишь в редких случаях полной и очевидной конституционной дефективности. Было бы в высшей степени опасным применение этой меры к менее очевидным случаям дефективности, как то к туберкулезным, эпилептикам, алкоголикам, а тем более к таким типам, которые при современном социальном строе кажутся социально-дефективными, преступными, но при иных условиях могут оказаться — по крайней мере по отношению к некоторым своим наследственным свойствам — высокоценными производителями. Если еще можно было бы обсуждать вопрос о стерилизации Елизаветы Смердящей, то стерилизация Каина, от которого, по библейской легенде, пошли первые ремесленники и горожане, была бы проявлением величайшей близорукости и узости».
Что же касается позитивной евгеники, то Кольцов выразился короче: «Мы не можем заставить Нежданову выйти замуж за Шаляпина только для того, чтобы посмотреть, каковы у них будут дети».
Но, пожалуй, лучше всех насчет практической евгеники высказался профессор Преображенский из булгаковского «Собачьего сердца». Дело там происходит в 1924 году, в самый расцвет деятельности РЕО, и профессор Преображенский, кстати, занимался как раз практической евгеникой. «Объясните мне, пожалуйста,— говорит он доктору Борменталю,— зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно. Ведь родила же в Холмогорах мадам Ломоносова этого своего знаменитого. Доктор, человечество само заботится об этом и в эволюционном порядке каждый год упорно, выделяя из массы всякой мрази, создает десятками выдающихся гениев, украшающих земной шар».
Довольно скоро в РЕО оформились три основных направления евгеники. Первое — научая евгеника, которая ограничилась выяснением и сбором данных о полезной и вредной изменчивости (мутациях) в организме человека и в человеческих популяциях. Второе — большевистская евгеника, которая в принципе могла обойтись вообще без науки; типичный ее пример — евгеника по Серебровскому. Третье направление — биосоциальная, или пролетарская, евгеника ламаркистского толка. Ее сторонники считали, что тренировка тела физкультурой и тренировка ума учебой передадутся потомству советского человека по меньшей мере на протяжении нескольких поколений.
От евгеники до евфеники
Основатель и идеолог РЕО профессор Кольцов был убежден, что «после революции, в особенности длительной, раса беднеет активными элементами… Утратившая свои активные элементы раса вырождается, теряет свою самостоятельность и сходит с арены прогрессивной эволюции человечества». Если простыми словами, то во время революций массово гибнут лучшие, выживают посредственности и худшие.
Но Кольцов наверняка также понимал, что прямой искусственный отбор лучших из худших мало что даст. Любой генетик того времени уровня Кольцова не мог не понимать, что без инструмента управления непосредственно носителями наследственности (генами) евгеника мало чем отличалась от зоотехники, разве что тем, что человек сводился в ней до положения скота. «Наука об улучшении пород животных называется зоотехнией; наука об улучшении человеческой породы, обычно называемая евгеникой, может быть названа также антропотехнией, так как она является не более как отделом зоотехнии»,— писал Кольцов. В 1926 году в лаборатории Германа Меллера в Техасе инструмент прямого воздействия на наследственность, казалось, был получен: рентгеновские лучи вызывали мутации у дрозофил. Но почти сразу стало понятно, что мутагенез не был направленным, мутации у мух были в подавляющем большинстве вредными.
Судя по евгеническим публикациям профессора Кольцова на протяжении 1920-х годов, в итоге он пришел к тем же мыслям, что и булгаковский профессор Преображенский. И, может быть, в кругу коллег на тех самых институтских семинарах, куда он не пускал своих аспирантов ради их же пользы, он выражался теми же словами, что и Преображенский. Начинал Кольцов в 1920 году с пафосного: «Евгеника — религия будущего, и она ждет своих пророков», а в 1929 году закончил придуманной им «евфеникой» — наукой об улучшении не наследственности, а тех задатков, которые уже даны человеку природой, путем физкультуры, воспитания, обучения.
Физкульт-ура-ура-ура!
Выражаясь научными терминами, каждый генотип имеет норму реакции, и зависит она от внешней среды, то есть существуют рамки, внутри которых можно данный природой (или Богом, как кому нравится) генотип подправить в ту или иную сторону. Если схематично, то: генотип + внешняя среда = фенотип (совокупность внешних и внутренних признаков организма, приобретенных в результате индивидуального развития человека).
Как раз «норма реакции» вводила в заблуждение пролетарских евгенистов, фенотип которых не был вовремя подвергнут коррекции академическим образованием. Видя, как сильно хорошее питание, спорт и усвоенные знания меняют человека, они считали, что эти признаки будут наследоваться, и достаточно создать условия для подрастающего поколения, чтобы у него родились здоровые и умные дети без медицинских и социальных патологий, их внуки станут еще лучше, и так далее. Кольцов тоже писал: «Евфеника требует, чтобы каждый ребенок был поставлен в такие условия воспитания и обучения, при которых его специальные наследственные способности нашли бы наиболее полное и наиболее ценное выражение в его фенотипе». Но на этом он останавливался, про наследование благоприобретенных мускулов, стройной талии, таланта и хороших манер не произносил ни звука.
Объяснять сторонникам пролетарской («физкультурной») евгеники ее рамки было бесполезно: они бы просто не поняли, о чем речь. Лишь однажды Кольцов попытался это сделать методом доказательства от противного: «Если бы влияния среды наследовались, то угнетение на протяжении веков подавляющего большинства населения России должно было бы привести к его наследственной неполноценности». Но и тут его поняли весьма своеобразно: раз сам профессор и член бывшей Императорской академии наук считает, что пролетариат и трудовое крестьянство не выродились под гнетом царизма и буржуазии, то классовые признаки наследуются,— и даже аплодировали.
На евфенике вся евгеника в РЕО и закончилась. В этом, наверное, состоит самая большая заслуга отца-основателя и главного идеолога отечественной евгеники профессора Кольцова. Он, вероятно окончательно поняв бесплодность и опасность евгеники на современном ему уровне развития генетики, похоже, сознательно вывел ее в приоритетное, самое безопасное направление — пролетарскую евгенику, нарек ее наукообразным именем «евфеника» и на этом поставил точку в короткой истории Русского евгенического общества.
Пролетарская физкультурная евгеника получила в 1931 году поддержку партии и правительства в виде военно-спортивного комплекса ГТО («Готов к труду и обороне»), обязательного для всех школьников и студентов страны. К 1941 году 6 млн отлично тренированных молодых людей имели значки ГТО, то есть могли быстро и далеко бегать, плавать, подтягивались 10–12 раз, метали 700-граммовую гранату на 20 и более метров, метко стреляли. А с 1937 года каждый день по утрам вся страна слышала по радио гимн этой евгеники: «Чтобы тело и душа были молоды,/ Были молоды, были молоды,/ Ты не бойся ни жары и ни холода./ Закаляйся, как сталь! / Физкульт-ура!/ Физкульт-ура-ура-ура!» («Спортивный марш» Дунаевского на слова Лебедева-Кумача). Это, к счастью, и был единственный практический результат отечественной евгеники.
Большевизм по-техасски
Евгеника в нашей стране умерла не сразу, ее агония длилась до конца 1930-х годов, а наиболее сильный ее рецидив связан с уже упоминавшимся выше Германом Меллером. С началом Великой депрессии в США его лаборатория в Остине, штат Техас, стала испытывать финансовые трудности. В 1932 году Меллер уехал в Европу, а через год оказался в Советском Союзе, где получил отдел в Лаборатории генетики АН СССР (с 1934 года Институт генетики АН СССР, сейчас Институт общей генетики им. Н. И. Вавилова РАН), и феврале того же 1933 года был избран членом-корреспондентом АН СССР.
Здесь будущий лауреат Нобелевской премии 1946 года Меллер проработал четыре года, а в свободное от основной работы (радиационной генетики) время дописывал главную книгу своей жизни, которую начал писать еще студентом Колумбийского университета и председателем евгенического клуба университета. В 1935 году эта книга была опубликована в Нью-Йорке под названием «Out of the Night. A Biologist's View of the Future» («Выход из мрака. Взгляд биолога на будущее»). Перед отъездом в Европу Меллер на третьем Международном евгеническом конгрессе в Нью-Йорке заявил: «Евгеника может усовершенствовать человеческую расу только в обществе, сознательно организованном для общего блага». Такое общество он нашел, как ему казалось, в СССР.
В 1936 году он написал Сталину письмо. Формально он просил посодействовать переводу на русский язык и публикации в Советском Союзе его книги, но попутно прочел вождю народов целую лекцию о пользе евгеники для советского народа. Закончил он ее так: «Не пустая фантазия, что посредством сочетания благоприятного воспитания и общественных и материальных преимуществ, которые может дать социализм, с одной стороны, с научным применением генетики, освобожденной от буржуазных общественных и идеологических оков, с другой стороны, возможно будет в течение лишь нескольких поколений наделить даром даже так называемого гения практически каждого отдельного индивидуума — поднять фактически всю массу на уровень, на котором сейчас стоят наши наиболее одаренные индивидуальности, те, которые больше всего способствуют прокладыванию новых путей жизни».
По сути, это был вариант большевистской евгеники а-ля Серебровский. Социалистическая нация из одних гениев Сталина не заинтересовала.
В ожидании новой евгеники
В конце прошлого века появились технологии молекулярной евгеники: ЭКО с использованием донорских яйцеклеток и сперматозоидов, ДНК-диагностика зародыша до его имплантации в матку или на стадии внутриутробного развития плода. Теперь не надо было ждать, как в Спарте, когда родится некондиционный ребенок, чтобы выбросить его в пропасть. Теперь его спускали в канализацию либо на стадии бластулы, либо на более поздних стадиях эмбрионального развития.
Позитивная молекулярная евгеника освоила клонирование, но пока только на животных. Зато в прошлом году в Китае родись первые два генетически модифицированных ребенка. В принципе эта методика позволяет за два-три поколения получить от таких трансгенных людей внуков-правнуков, гомозиготных по аллелю устойчивости к ВИЧ, то есть человека, который ни при каких обстоятельствах не заболеет СПИДом.
Пока молекулярная евгеника находится на средневековой стадии ремесла в мастерских и цехах, но как только появятся ее конвейерные технологии, обязательно найдутся энтузиасты, готовые осчастливить не конкретного человека, а нацию, расу или все человечество сразу.