выставка живопись
В московский Музей личных коллекций привезли выставку "Художники американского Запада. 1830-1940", перед этим побывавшую в Русском музее на 300-летии Санкт-Петербурга. Обещанная сага о красоте, романтике, мужестве и героизме в представленных картинах СЕРГЕЮ Ъ-ХОДНЕВУ виделась с трудом.
Историю Соединенных Штатов Америки с некоторым дипломатическим усилием можно счесть богатой событиями, однако от того, что она не слишком протяженна хронологически, никуда не денешься. Что из этого отрезка можно выбрать в качестве прекрасного национального мифа? Пуритан, приехавших на "Мэйфлауэре"? Ну да, отсюда День благодарения и все такое, однако изобразительным искусством первые поселенцы не очень взлелеяны. А дальше что? Постепенное приращение территорий, Война за независимость, потом Гражданская война. Это патриотизм, это гордость нации, но это не миф, который способен дать толчок искусству.
Как ни крути, действительно выходит, что именно тот самый Дикий Запад со всеми знакомыми нам с детства причиндалами — прерии, индейцы, ковбои, каньоны, "золотая лихорадка", бизоны и лассо — это не маргинальный набор атрибутов, отработанных сначала в приключенческой литературе для юношества, а за тем в приключенческом кино для юношества (последнее, правда, даже и утратило первоначальный ореол захватывающей непосредственности и выбилось во вполне себе взрослый киножанр). Это стихия, в которой большое американское искусство, как только пришла пора, обнаружило полный комплект предметов первой романтической, а потом и первой реалистической необходимости. А как же, тут и величавые картины природы, и суровый быт экзотических народов, и романтика открытия новых земель, и восхищение мужеством первопроходцев.
Так очень легко рассуждать, не видя самой выставки, но при непосредственном столкновении с этими произведениями, свезенными из множества провинциальных музеев этого самого Запада, в творческой состоятельности этой стихии то и дело испытываешь сомнения. Начнем с того, что добрый десяток экспонатов (при том, что всего их на выставке чуть более шестидесяти — это немало) вообще следовало бы отнести скорее к разряду этнографии. Как в таких случаях и полагалось в XIX веке, это разного рода графика (хромолитография, олеография, чуть позже — фотогравюры), которую можно объединить под названием "Типы". Вот типы племени такого-то в полной боевой раскраске. Вот старый индеец с трубкой у вигвама. Вот портрет молодой индианки, которую могут звать Молодая Луна или Пестрая Куропатка. Да, очень любопытно. Познавательно. Ну а романтика-то где?
Конечно, есть много пейзажей второй половины XIX века --- ну, все как полагается, одинокий ковбой посреди прерии, скалистые горы, каньоны, озера и так далее. В массе своей по живописным качествам они весьма скромны. Но обескураживает не столько это, сколько то, каким искусственным и заученным выглядят восторги этих художников своими красотами. А иногда и просто никакого восторга. Глядишь на что-то, физически вроде бы долженствующее потрясать: долина, изломанные сосны, освещенные солнцем, вздымающиеся горы невероятной формы — и понимаешь, что дух от этого ну никак не захватывает, будто это и не Дикий Запад вовсе, а плохая репродукция "Утра в сосновом бору". А когда дух захватывает, то опять же не ощущается подлинности натуры: красивый горный пейзаж, очень в манере Каспара Давида Фридриха, и никуда не деться от ощущения, что перед тобой альпийская, а не калифорнийская какая-нибудь реальность.
Может быть, в этой отчужденности и заключалась известная доля художественного стимула. Вот пишет какой-нибудь Альфред Миллер "Женщину из племени шошонов, кидающую лассо" — и никакого сочувствия не шевелится в нем ни к тяжелой жизни племени шошонов, ни к опасному промыслу простой шошонки: просто скупое на эмоции наблюдение за процессом. Бывают более экстравертированные примеры — знаменитый Фредерик Ремингтон, например. Это своего рода Верещагин в этом мире вестерна, с узнаваемой колористикой, батальными сценами локального значения, с мастерскими скульптурами бьющихся под ковбоями лошадей; только вот у Верещагина все какая-то национально-политическая дума исподволь, а у Ремингтона — ничего: чистое удовольствие от экшена.
Еще один сюрприз от художников Запада оказался в том, что в какой-то момент им надоело бравировать своей десятилетиями выпестованной своеобычностью. В конце позапрошлого столетия группа живописцев, поселившихся в Нью-Мексико, даже основала специальное общество "Таос", которое должно было в местную художественную жизнь импортировать разом все новейшее: импрессионизм, постимпрессионизм, символизм. Судя по немногим картинам участников "Таоса", это им удалось, и даже искренне; хотя остается все-таки впечатление подкупающего прямодушия — так и видишь, как в заботе о прекрасном живописцы чуть ли не жребии тянут: я буду, скажем, под Климта рисовать, я под Беклина, я под Моне и так далее. Самое удивительное, что в Таосскую колонию приехало даже двое самородков из России, Николай Фешин и Леон Гаспар. И прижились, каждый с чем смог: у Фешина есть, например, совершенно малявинская баба, которая, правда, при ближайшем рассмотрении оказывается почтенным индейским вождем.