На сцене Театра имени Моссовета в программе Чеховского фестиваля, проходящего при поддержке Министерства культуры РФ и департамента культуры Москвы, Legend Lin Dance Theatre из Тайбэя представил спектакль «Вечное движение жизни» в постановке своей основательницы и руководительницы Линь Личжэнь. Рассказывает Татьяна Кузнецова.
Legend Lin Dance Theatre родился в 1995 году и с тех пор сделал всего четыре спектакля. Низкая производительность труда руководительницы труппы Линь Личжэнь не помешала вездесущему каналу Arte включить ее в восьмерку ведущих хореографов мира еще в 2002 году, после первых двух ее произведений, имевших бешеный мировой успех. Что немудрено: Линь Личжэнь ставит спектакли дивной красоты. В них переплетаются завораживающая медлительность танца буто, изысканное очарование сценической картинки и диковатая экзотичность древних ритуалов. Собственно, Линь Личжэнь и труппу создала, чтобы сохранить исчезающую культуру острова с ее обрядами, символикой и праисторическим фольклором. Искусство танца она приравняла к культу: «Посредством обрядов мы обретаем силу и новую мощь. Все артисты должны пребывать в состоянии медитации. Для нас это полусон, полубдение». А медлительность творческого процесса хореограф объяснила его естественной природой, утверждая, что спектаклям, как деревьям, нужно время, чтобы вырасти. Чеховский фестиваль, неравнодушный к экзотике, шесть лет назад уже привозил в Москву ее «Песню задумчивого созерцания», последнюю часть трилогии «О небе, земле и человеке».
Новый спектакль «Вечное движение жизни», в сущности, превращает трилогию в тетралогию: он тоже о природе, человеке, жизненном цикле и вечности, также заторможен и также прекрасен. Два часа представления делятся на пять сцен, каждая — со своим внутренним сюжетом, если уместно говорить о сюжете в этом метафорическом медитативном действе, предоставляющем каждому зрителю право идти собственным путем в пресловутом вечном движении. Линь Личжэнь не делает скидок на нетерпеливость европейцев. Первая же 20-минутная сцена, идущая под инфернальное гудение гонга, тихое басовое тремоло исполинского барабана и мистический голос певицы, состоит из единственного движения — безостановочного и беспрестанного вращения головы. Выбеленное тело почти обнаженной танцовщицы поначалу незаметно на белом полу за полосами легчайших белых завес, висящих в несколько слоев и полностью скрывающих сцену. Освобожденное от сценографических покровов движение начинается где-то в позвоночнике женщины, впускающем жизнь в мертвую форму. Главным воплощением жизненной энергии оказывается полутораметровая черная коса. Еле заметным вращением головы танцовщица расплетает волосы, они метут белоснежный пол, вспархивают в воздух, со свистом рассекают его, описывают магические круги, горизонтальные, вертикальные, сникают и вновь вздыбливаются волнами и горами. Влекомое ими фарфоровое щуплое тельце то поднимается на ноги, то взмахивает клешней руки, то вновь сникает на коленях, пока девятый волосяной вал не исторгает из груди танцовщицы нечеловечески пронзительный предсмертный вопль.
Почти каждый фрагмент своей саги Линь Личжэнь строит на единственном доминирующем движении. Черепашьим шагом (в минуту крошечных пять-шесть переступаний) согбенные фигуры мужчины и женщины движутся навстречу друг другу, чтобы в центре сцены соединиться в позах, невообразимо изящных, но исполненных такого внутреннего напряжения, что кажется: мы присутствуем при грехопадении. Медленно-медленно наступают друг на друга полуобнаженные, полные ярости мужчины, прежде чем вступить в неистовую, но почти бесконтактную схватку. И долго-долго будет приближаться из глубины сцены бело-черная прекрасная Смерть (или тайваньская Валькирия), несущая в глиняной плошке огонь вечной жизни павшему на авансцене воину.
Пластический язык хореографа Линь Личжэнь, вероятно, недоступен нормальному танцовщику: чтобы двигаться столь медленно, гибко, плавно и одновременно накапливать такие киловатты энергии, нужна не только особая тренировка тела, но и специальная обработка духа и ума. Подготовка нужна и зрителям: задавленное женское хихиканье прыскало с галерки в самых патетических эпизодах спектакля. Но за долгие годы Чеховский фестиваль все-таки вырастил свою публику. В финале переполненный зал устроил тайваньцам стоячую овацию, на которую недвижные артисты реагировали с буддийским спокойствием: еле заметно склоняли головы и пригибали колени.