На сцене Театра имени Моссовета прошли гастроли французской компании Bells & Spells («Колокольчики и заклинания») с одноименным спектаклем, поставленным Викторией Тьерре-Чаплин и исполненным ее дочерью Аурелией Тьерре. Татьяна Кузнецова полагает, что на потомках Чарли Чаплина природа не отдохнула.
Героиня Аурелии Тьерре оживляет все, к чему прикасается, в первую очередь — шедевры мировой живописи
Фото: Lucie Jansch
В самом начале 1970-х дочь великого комика Виктория Чаплин и ее муж Жан-Батист Тьерре создали оригинальный театральный жанр, который французы, большие любители классификаций, нарекли «новым цирком». При всем разнообразии конкретных номеров в целом семейные постановки сделаны по одному лекалу. Это вольные фантазии, цепь настроенческих сценок, забавных, трогательных, часто фантасмагорических, иногда бытовых, в которых цирковая виртуозность, а уж тем более атлетизм занимают совсем скромное место. Иллюзионизм — основной цирковой прием этих спектаклей, поскольку иллюзорность сценического мира — их главная тема, а прекрасные иллюзии — способ выживания в мире реальном.
Придуманный родителями жанр унаследовали дети: сын Джеймс Тьерре собрал собственную компанию и сам стал режиссером, Аурелия Тьерре ограничилась ролью ведущей актрисы в спектаклях матери. Семейное дело очень полюбилось Чеховскому фестивалю, Чаплины-Тьерре стали его непременными участниками и фаворитами публики. Аурелия Тьерре показала в Москве все спектакли, сделанные для нее матерью, сейчас привезла третий, самый свежий — «Колокольчики и заклинания». К содержанию обаятельного, но (по обыкновению «нового цирка») весьма сумбурного представления и те и другие имеют отдаленное отношение. Но искать причинно-следственные связи в этом представлении не стоит, чтобы не нарушить наваждения, которое наколдовывают два видимых артиста (на сей раз партнером Аурелии стал танцовщик и хореограф Джейми Мартинес) и несколько их незримых помощников.
Спектакль начинается в коридоре некоего обшарпанного, годов этак 1950-х, присутственного места (возможно, что и полицейского участка, судя по портрету некоего генерала в кепи и орденах), где ждет приема очередь (единственная возможность для ассистентов главных героев показаться зрителям во плоти). Люди бестрепетно входят в дверь кабинета, из другой двери прибывают новые, и только старая бродяжка, укутанная в кокон неказистого тряпья, не спешит предстать перед начальством. Оставшись последней и единственной, она скидывает свой кокон и оказывается женщиной — нарядной, как бабочка, высокой, длинноногой, невесомой, в легчайшем затканном золотом вечернем платье.
Как и бабочка, эта соблазнительная авантюристка (как выясняется, и клептоманка) живет одним днем: салонным танго соблазняет орденоносного генерала, материализовавшегося во плоти. Приведенная им в антикварную квартиру с фрейлиной «Веласкеса» на стене («Моя бабушка»,— небрежно и по-русски поясняет пожилой кавалер), выносит из гостиной все — вплоть до настольной лампы ар-деко, приладив абажур вместо шляпки. Растерянный генерал отбивает оптимистичную чечетку и устремляется в погоню. В своем беге за счастьем оба принимают разные обличья, меняются и места действия, и обстоятельства.
Вот из ящика старинного комода выглядывает голова беглянки, а из другого — ее нога. Вот она, вооружившись мечом, влезает на коня со страницы старинной рукописи, чтобы поучаствовать в нарисованной ренессансной битве. Вот вольготно возлежит на верхнем крае висящей под колосниками простыни, а спустившись наземь, на глазах публики обращается в исполинскую белую игуану и ускользает от своего преследователя по вертикальной стене из простынь, исчезая в незаметной щели на высоте двухэтажного дома.
При пересказе все это кажется вздором, но в театральном зале происходят странные вещи. «Колокольчики и заклинания» и впрямь околдовывают бесхитростной наивностью и меланхолическим очарованием старинного, давно забытого театра — исполинского волшебного ящика, позволяющего взрослым почувствовать себя детьми хоть на 70 минут.