На Каннском фестивале показали еще несколько премьерных фильмов. Некоторые из них вызвали вопрос, насколько правомерны очевидные «ветеранская» и «женская» квоты конкурсной программы. На него ищет ответ Андрей Плахов.
Герой «Тайной жизни» Терренса Малика Франц (Аугуст Диль, слева) вынужден бросать вызов нацистам в одиночку
Фото: Studio Babelsberg
Бесспорной по присутствию в конкурсе оказалась «Тайная жизнь» 75-летнего Терренса Малика. После того как девять лет назад здесь победила его пафосная космогония «Древо жизни», на фоне не самых удачных последующих работ легендарного режиссера число поклонников у него поубавилось. Но тут он опроверг справедливые упреки в метафизической абстрактности, сняв очень конкретный фильм о судьбе австрийца Франца Егерштеттера, который отказался служить в нацистской армии и был казнен в 1943 году. Этот герой (причисленный в 2007 году к лику святых) изображен как новое воплощение Христа, принявшего страдания и смерть, причем его мучения тем сильнее, что Франц своим поступком обрекает на тяжелейшие испытания любимую жену и трех малолетних дочерей.
Первая половина трехчасового фильма живописует идиллию горной деревушки Радегунд, где семья Франца и Фанни ведет счастливую трудовую жизнь среди полей, альпийских лугов и водопадов. Одухотворенная красота природы, которую пантеист Малик умеет передавать как никто, оказывается, однако, идеальной декорацией для торжествующего нашествия зла. Глубоко религиозный Франц тщетно пытается найти союзницу в лице церкви, но в итоге сам в одиночку бросает нацистам вызов. Главного героя играет Аугуст Диль, его жену — Валери Пахнер: оба — замечательные артисты. И даже налет декоративного гламура, отталкивающий поначалу, отступает под натиском настоящей духовной драмы. Ее протагонист чувствует чужую боль и не в силах мириться с жестокостью мира, хоть и не питает иллюзий о возможности изменить его своим поступком.
По контрасту юный герой фильма «Молодой Ахмед» воспринимает предписания своей религии как зомбированный фанатик. Поступок, который он совершает (покушение на убийство учительницы), продиктован наставлениями имама и ссылками на Коран. Единственное, что производит впечатление в этом фильме,— насколько безнаказанно чувствует себя преступник в исправительном заведении, где все готовы плясать под его дудку и подстилать коврик для молитвы.
В остальном фильм удивительно наивен и прямолинеен. Ни в том ни в другом прежде не были замечены его режиссеры — братья Жан-Пьер и Люк Дарденны, умевшие художественно обосновывать левую идеологию и этику. Но тут их словно подменили.
Не найдя иного способа пробудить сочувствие к герою, они заставляют его упасть с высокого этажа, но, боюсь, вопреки намерениям авторов, зритель почувствует только лишь злорадство. Дарденны еще не старики, но давно уже ветераны Каннского фестиваля, которому не следовало бы проявлять в данном случае чрезмерную снисходительность при конкурсном отборе.
Впрочем, о Дарденнах кураторы, скорее всего, не слишком задумывались: у них хватало проблем с «женской квотой».
Ее заняли псевдопоэтическая «Атлантика» Мати Диоп, первой африканки, участвующей в каннском конкурсе, и чуть более складный по художественной части «Портрет молодой женщины в огне» Селин Скьяммы, в чьем активе гораздо более живая гендерная драма «Сорванец». Любовную страсть, вспыхнувшую между аристократкой и художницей-портретисткой в Бретани XVIII века, Скьямма вписывает в современный феминистский контекст и вообще элиминирует мужские лица из кадра: в крайнем случае мелькнет отвратительный затылок в парике. Да и так понятно, где источник зла: для наглядности нам покажут, как из лона беременной служанки извлекают ненужный и ненавистный плод. Что делать, простолюдинам недоступны высокие чувства.
Помимо слишком обширной «ветеранской» и «женской» квоты планку конкурса занижают вообще неведомо как попавшие в него ленты. Фильм Айры Сакса (к счастью, это мужчина, так что его не страшно покритиковать) вполне годен для телепросмотра или даже воскресного похода в кинотеатр, но на каннском ринге ему совсем не место. Разыгранный в туманном ландшафте португальской Синтры, этот опыт постчеховской кинопьесы вязнет в политкорректных клише. Из них его не может вытянуть даже Изабель Юппер в образе смертельно больной знаменитой актрисы, кажется, так и не дожившей до своего «Оскара».