Выставкой «Восток» галерея «Наши художники» продолжает знакомить московских зрителей с экзотическими вояжами «короля русских аукционов» Александра Яковлева (1887–1938), чье искусство поныне вызывает споры как эстетического, так и этического характера. За путешествием художника по Великому шелковому пути, которое он совершил в 1931–1932 годах, проследил Сергей Соловьев.
Фото: Коммерсантъ / Павел Смертин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Павел Смертин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Павел Смертин / купить фото
«Тюрбаны афганские принимают иногда гигантские размеры. <…> Но поразила нас не столько одежда, как лица, загорелые, с большими чертами, с выражением, соответствующим известной свободе в движениях и в манере держаться. Сдержанные, полные достоинства, они легко делаются приветливыми, но, как чувствуем, могут стать и угрожающими» — так писал художник Яковлев, заходя в приграничный городок Ислам-Кала на гусеничном автомобиле «Ситроен». Его персидские и афганские портреты старцев (особенно из собрания Александра Дадиани), правителей и нищих полностью соответствуют этому описанию: нам преподносят лики-ландшафты, вылепленные охристой сангиной таким образом, чтобы всем стало ясно: вот они, люди иных пространств и времен. Они, эти лица, одновременно настораживают и завораживают.
Точно так же обстоит дело с работами самого Александра Яковлева: уехав из России на академическую стажировку в Китай в 1917-м и более не вернувшись в Страну Советов, он превратился в поставщика экзотических картин для парижских модерновых салонов. Сначала маски и лица китайской оперы, потом японский театр кабуки, дальше следовали африканские головы, наконец, уже упомянутый путь от Ближнего Востока к Юго-Восточной Азии. Каждый раз мирискусник Яковлев, погружаясь в иную культуру, умело заигрывал с европейским вкусом, подмигивал академистам и эстетам. Вот он в 1918-м пишет «Женскую ложу Пекинской оперы» (один из хитов выставки) — все чин по чину, китайские дамы торжественно смотрят на сцену. Но и сами они превращаются в актеров разных типажей. Перед ними на парапете полный набор керамики из голландских натюрмортов XVII века, на дамах — шелковые черные платья с едва различимыми черными узорами (так развлекался с фактурой ван Эйк в XV веке); и надо быть совсем уж жлобом и невеждой, чтобы не увидеть здесь намеки на вязкую живопись Антонелло да Мессина и всего раннего итальянско-нидерландского Возрождения, которым Яковлев в свое время проникся до последней степени.
Фото: Павел Смертин, Коммерсантъ
На тех же струнах богатой русской души — нежелании быть жлобом и желании получить одновременно знание и удовольствие — картины Яковлева играют особенно звонко: сегодня едва ли не все самые лучшие работы художника находятся в российских частных коллекциях. И галерея «Наши художники» их с успехом аккумулирует. Это такое guilty pleasure, когда тебе кажется, что ты приобщаешься к современному искусству (наш герой может ввернуть немного парижского модернизма), чему-то небанальному и даже опасному, но легкое щекотание нервов вызывает лишь сладостное урчание. Поэтому, когда в гостиной солидного дома возникает яковлевская голова мавра или перса, а если повезет, и портрет манчжурской аристократки, они, в отличие от ковра или набора холодного оружия, рождают лишь положительные ассоциации. Хотя по большому счету это тоже имперские трофеи.
За этими арт-трофеями снаряжались реальные экспедиции. Именно таковым был «Желтый рейд», задуманный в 1931 году Андре Ситроеном для пропаганды нового вездехода и для культурной апроприации неведомых земель. В движении от Бейрута до Ханоя Александр Яковлев, если судить по его дневникам (а именно к роскошной публикации дневников на русском языке и приурочена выставка), выполнял довольно специфические функции. В составе каравана были фотографы, кинооператоры, журналисты, археологи, то есть фиксаторы неких точных сведений; художник Яковлев, живописуя портреты губернаторов и знати, устанавливал духовные мосты (какому вельможе не польстит позировать для вечности?). Ему же, как показала история, была отведена ключевая роль в том, что называлось завоеванием Востока ради завоевания Запада — трансляции экзотических впечатлений. И хотя экспедицию преследовали неудачи — сначала Советская Россия не разрешила проход по Туркменистану, а потом от лихорадки скончался руководитель рейда Жорж-Мари Хаардт,— художник завершил миссию, поставив эффектную точку в Хюэ, императорской столице Вьетнама, именно там создана одна из лучших работ на выставке «Портрет вьетнамской принцессы Льем» 1932 года. Здесь все сразу: красота, которую суждено созерцать лишь избранным, модерн с его культом чувственных недоговоренностей и романтика европейского колониализма, из-за которой на любом нынешнем современном арт-смотре просто закидают камнями.
Фото: Павел Смертин, Коммерсантъ