«Меланхолия — это обязательный комплект, который выдается к жизни в России»

25 апреля состоится премьера нового альбома «CHRONOS» композитора-неоклассика Кирилла Рихтера в концертном зале «Зарядье», потрясающем своими текучими архитектурными формами. После Москвы трио Кирилла Рихтера отправится в турне по России и миру, помимо прочего их ждут в лондонском Royal Albert Hall и Эльбской филармонии. «Коммерсантъ Стиль» заснял вертеровский профиль одного из самых красивых музыкантов нашего времени и поговорил с Кириллом Рихтером о спешке, современной моде и времени как важнейшем ресурсе.

— По твоему графику, тайм-менеджменту и ментальной гибкости понятно, что для тебя время — очень ценный ресурс. Так ли это? Что для тебя время?

— В моем представлении время похоже на воду, которая в материальном мире может быть и льдом, и паром, и жидкостью, и плазмой. Время также многогранно. С одной стороны, это ресурс, которого нам никогда не хватает. С другой — ты пытаешься договориться с ним, как с живым существом. В последние годы мне кажется, что время сильно ускорилось. Хотя это может быть связано с возрастом, который я начинаю острее ощущать. Понимаешь, что отведено нам не так уж и много.

— Я тоже ощущаю, что ритм жизни страшно ускорился. Раньше казалось, что месяц — это долго, а сейчас оглянуться не успеешь, год прошел. Я в январе перешагнула отметку в 30 лет и много думала о времени, правильно ли я его трачу и на что. Для себя я решила, что время — это самое ценное, что есть. Время, проведенное с собой и близкими. Твое особенное ощущение времени тоже связано с тем, что ты собираешься скоро шагнуть за 30-летие или с повсеместным проникновением технологий?

— Мне кажется, человеческий род не приспособлен к такой быстрой смене событий. В эпоху Средневековья или Ренессанса можно было сидеть и часами писать картину или вышивать знамя, у каждого было свое дело. А сейчас, когда я смотрю на всех этих людей, которые куда-то едут, так же, как и я, то понимаю, что у каждого из них есть эта бессмысленная по своей сути спешка. Мы утратили баланс.

— В этой спешке ты ощущаешь смысл жизни?

— Наоборот, именно в ней он забывается. Для того чтобы вспоминать этот смысл, нужно обращаться к истокам, нужно закрываться, уходить, нужно оставаться одному.

— В эпоху мессенджеров, «всплывающих окон» и огромного количества информации это становится делать все сложнее. Тебе приходится постоянно реагировать на внешние факторы. Что помогает тебе сконцентрироваться на твоем смысле жизни?

Нужно создать такое место, где можно целиком посвятить себя своему делу, творчеству. Для меня Элизиум, где не действуют правила внешнего мира,— это мой кабинет.

— Там я отключаю все мессенджеры, сажусь за инструмент, работаю. В основном ночью. Там все так, как мне нравится, картины, вещи с блошиных рынков, привезенные из разных стран, индийская мебель. В общем, интерьер немножко из «Обломова».

— И ты в бархатном халате?

— Я стал больше ценить комфорт, домашний уют. Меня сложнее вытащить на прогулки даже на гастролях. Все исследуют город, а я остаюсь в номере.

— Ты сказал про блошиные рынки, расскажи, какое твое самое ценное сокровище?

— Я не ограничиваюсь только рынками, могу купить и по объявлению что-то с рук. Например, я очень рад, что нашел за смешную цену коллекционный бюст гладиатора работы немецкого скульптора начала XX века Юлиуса Флемминга Шмидта. Но вообще в моем доме все очень утилитарно. Скульптуры и картины мне нужны скорее для того, чтобы войти в определенное настроение.

— У тебя за плечами диплом Британской высшей школы дизайна, и ты хотел так или иначе строить карьеру в моде. Что тебя раздражает в сегодняшней моде?

— Как раз проблемы со временем, о которых мы говорили, меня и раздражают. Ни один творческий человек — и мы это прекрасно видим на примере креативных директоров крупных модных домов — не справляется с таким изматывающим, истощающим графиком, который заставляет создавать по четыре, а иногда и по шесть коллекций в год, если говорить о глобальной индустрии. Если же говорить о России, то, к сожалению, у нас совсем нет индустрии, которая помогла бы соблюдать этот безумный график. А именно — ни централизованного производства, ни поставок нужных тканей, ни работающей байерской схемы. Дизайнерам приходится постоянно плясать с бубном, чтобы достать необходимые вещи, которые в других странах можно легко заказать в любом магазине. Именно поэтому я в какой-то момент сказал «нет» моде. Не хочу положить жизнь на алтарь бессмысленных действий.

— Ты считаешь, что и музыканту не требуется выпускать по альбому в год, чтобы напоминать о себе публике, что альбом должен зреть. Так? Собственно, с «CHRONOS» у тебя так и получилось.

— Да, надо соблюдать естественный ход своих событий и проектов. Несмотря на то что «CHRONOS» считается моим первым альбомом, до него я выпустил музыку к нескольким фильмам, к международным проектам, оркестровые сочинения. Альбом для меня — сообщение, которое должно созреть. В него нужно искренне поверить, чтобы он звучал убедительно. На это, конечно, нужно время.

Композиции на альбоме необходимо связать единым контекстом. Важно отходить от материала, смотреть, как художник на картину, дополнять, вносить изменения, убирать лишнее.

— Ты вернулся из Гейдельберга, этой Мекки классических философов и ученых, где давал концерт. Что ты испытал, когда там оказался?

— С Гейдельбергом у меня связана мистическая история. Когда я учился дизайну одежды, моим первым проектом был «White Shirt» — белая рубашка. Я начал почему-то изучать смирительные рубашки и викторианские блузы. В те времена женщины были действительно настолько ограничены в социальном и физическом смыслах, и в том числе одеждой. Даже крой рукава был таков, что руки можно было держать, только сложив на уровне живота, было практически невозможно ничего ими сделать. То есть фактически блузы и платья были теми же самыми смирительными рубашками.

Меня очень заинтересовало это сходство, я начал изучать истории пациентов психиатрических лечебниц в эдвардианскую эпоху и нашел одну историю, связанную со швеей, жившей как раз в Гейдельберге в XIX веке. Ее звали Агнесс Рихтер, она сошла с ума либо была признана сумасшедшей. Агнесс поместили в психиатрическую лечебницу. Но она сотворила чудо: вспорола свою смирительную рубашку и сшила изумительный жакет — асимметричный и странный. Но самое важное, она каждый день вышивала его, как дневник, автобиографическими надписями. К концу ее жизни он был испещрен вышивками с различными фразами и словами. Этот жакет хранится в музее психиатрического университета в Гейдельберге. Я написал запрос, они достали его из архивов, сфотографировали и прислали мне снимки. История, связанная с Агнесс Рихтер, стала для меня особенной, и я создал свою работу, добавив элементы с вышивкой и фразами самой Агнессы.

— Я могу признаться, что я давно не испытывала такого удовольствия от прослушивания современной инструментальной музыки. Жду выхода твоего альбома на виниле. Что для тебя боль? Она помогает тебе творить музыку или нет? Как ты считаешь, ее нужно избегать в жизни?

— Боли нужно избегать, она все равно придет в тот или иной момент жизни. Я видел мало садомазохистов, которые хотят страдать по своей воле. Если люди так говорят, чаще всего это показуха. Страдание ради страдания — это ненастоящее. Большинство людей абсолютно несовершенно, мало кому удается найти баланс в душе. Для меня боль — это лейтмотив жизни, который идет также рядом с лейтмотивом радости, это что-то постоянное. И хотя я не люблю утверждение, что самые сильные сочинения рождаются из страданий, но на самом деле в этом есть правда. Никто сам страданий не ищет, но они все равно приходят. Что остается тогда делать? Сублимировать.

— Меланхолия помогает жить в России?

Меланхолия — это обязательный комплект, который выдается при рождении в России. Иногда я думаю, что я сплошь состою из нее.

— Мне кажется, мы все из нее состоим.

— Но она принимает разные формы. Иногда это светлая грусть, которая вводит тебя в комфортное состояние.

— Подсматриваешь ли ты у пианистов прошлого, например у Горовица, какие-то приемчики?

— Мне кажется, у Гульда и Горовица, подсматривай-не подсматривай, ничего не выйдет. Кстати, Святослав Рихтер говорил, что послушал как-то запись Гульда и сказал: «Нет, я так играть не буду, для этого мне надо слишком много заниматься». Хотя Рихтер, конечно, лукавил. Он занимался столько, сколько надо.

— Хочу спросить у тебя, как у человека, который довольно резко сменил профессию, как не отказаться от своей мечты под влиянием различных внешних факторов? У тебя есть какой-то секрет?

— Заменить мечту на стратегию. Превратить ее в механизм принятия решений. Если ты объективно не чувствуешь себя счастливым, то ты меняешь свою жизнь.

Беседовала Елена Кравцун