Крапивный новый мир

В Главном штабе, который в Эрмитаже отвечает за искусство XX–XXI веков, открылась выставка «Роберто Матта и четвертое измерение». Она посвящена художнику чилийского происхождения Роберто Матте (1911–2002), которому обеспечивают право на зрительское внимание принадлежность его полотен, рассуждений и некоторых близких друзей к кругу сюрреализма. Оправдывают ли художник и его выставка эти обещания, выясняла Кира Долинина.

Какими только путями не заносит те или иные выставки в наши музеи. Тут почти по Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора...» Выставки рождаются из дружб, романов, родственных связей, равных и неравных обменов, амбиций, идей фикс, календарных дат и, конечно, большой науки. Ничто из этого списка не обеспечивает ни удачу, ни неудачу той или иной выставке (как и хорошим стихам — породивший их сор), за исключением разве что последнего пункта: качественное научное исследование есть хоть какой-никакой, но залог небессмысленности экспозиционного проекта. Новая эрмитажная выставка явилась миру из такого вот «сора», но величиной холстов, тремя большими залами, яркой индивидуальностью героя, именами великих, рядом с которыми он жил, активным пиаром, наконец, претендует на событие сезона.

Хотя утвердить этот статус выставке будет трудно. Она строго не рекомендуется тем, кто не любит искусство метафизическое, туманное, путаное, в общем, тем, кто не любит сюрреализм как таковой. Но и поклонникам сюрреализма тут будет нелегко: Роберто Матта с сюрреалистами дружил (особенно с Дюшаном и Бретоном), но намного позже, чем они стали сюрреалистами, а сам себя к ним никак не причислял. Когда они буянили и переворачивали привычный мир с ног на голову, Матта прилежно учился в иезуитском коллегиуме в Сантьяго на архитектора. Был красив, хорошо образован, добросердечен и очень аккуратен. Качества не самые нужные настоящему сюрреалисту, за вычетом красоты. Зато у него был хороший нюх на важных людей: в Париже он работает с Ле Корбюзье, знакомится с Нерудой и Лоркой, Дали и Бретоном. В 1936 году недолго живет в Лондоне, где работает с Гропиусом и Мохой-Надем. В 1937-м участвует в проектировке Испанского павильона для Всемирной выставки в Париже. Потом по архитектурным делам едет в Швецию и СССР, в 1939-м переезжает через океан, общается с Дюшаном, Горки и тем же Бретоном, впервые делает персональную выставку, много пишет, но сразу после войны начинает новый виток переездов: Латинская Америка, Англия, Италия.

Рассказывая о себе, Матта отрицает себя как сюрреалиста и чилийца. Он вечный странник, человек без явных национальных корней, он парит над этими мелкими сущностями — его искусство ищет четвертое измерение, оно там, где невозможен перевод живописи на язык слов, где есть только мысль и образ. И чувство: «Я лишь хочу раздражать людей. Чтобы они чувствовали себя раздраженными, как если бы сели на жгучую крапиву, и это вынуждало их реагировать».

В западной истории искусства XX века Матта всегда где-то на втором плане, он как бы всегда попадает в ямы между одним важным и другим не менее важным. Он политически активен: пишет абстракции (!) о Второй мировой, на тему казни Розенбергов, бывает на взбунтовавшейся Кубе. Для США он слишком левый, для СССР — слишком упаднический. Хотя в СССР о нем узнали аж в 1949 году, когда статья самого одиозного сталинского искусствоведа Владимира Кеменова в «Огоньке» была проиллюстрирована работой Матты — рядом с такими же «психически нездоровыми» полотнами Пикассо и скульптурой Мура. Художника никогда не забывали, но особо не чтили. Может быть, виной тому стала и та неприглядная роль, которую он сыграл в судьбе куда более почитаемого Аршила Горки, с женой которого Матта закрутил роман, тем самым став косвенным виновником его самоубийства. До статуса Дантеса в русской культуре Матте, конечно, далековато, но плохую репутацию в глазах влиятельной нью-йоркской тусовки он этой историей заработал.

Эрмитаж пытается репутацию подправить. Дело непростое: уж очень это искусство на любителя, уж очень вымученное философскими подложками. Но попытка не пытка. Да и с Кеменовым тут соблазнительно вступить в диалог — чем-чем, а вот психическим расстройством тут точно не пахнет. Скорее, излишней аккуратностью и конструктивностью архитектора, для абстрактной живописи этого типа точно неполезной.