Перед открытием выставки в Мультимедиа Арт Музее Андрей Плахов побеседовал с художницей по костюмам Розали Варда, которая привезла в Москву наследие своей матери Аньес Варда.
Фото: Corbis via Getty Images
— Как возникла идея московской выставки?
— Аньес давно готовила и обсуждала с Ольгой Свибловой этот проект. В прошлом году мать отобрала для него фотографии со своей ранней выставки 1954 года. Но привезти их в Москву удалось уже после ее смерти.
— Аньес начинала с работы в Национальном народном театре Жана Вилара, снимала Жерара Филипа и других артистов. Чем важен этот этап в ее творчестве?
— Аньес была официальным фотографом театра, который после войны нес в себе пусть не совсем коммунистические, но все же революционные идеи. Искусство должно быть доступно народу, считали Жан Вилар и его соратники. Спектакли начинались рано, чтобы люди могли прийти прямо с работы, билеты стоили дешево. У всех актеров была одинаковая ставка, даже у кинозвезд — таких, как Жерар Филип. В течение десяти лет они восхищали всех своими классическими спектаклями в современном прочтении. Аньес была частью этого коллектива, во всех театральных учебниках есть сделанные ею снимки спектаклей по Мольеру, Шекспиру, другим классикам.
— Позднее Варда прославилась репортажными фото из поездок в Китай, на Кубу, в США. Она не бросила фотоискусство, даже став знаменитым кинорежиссером. Почему, как вы думаете?
— Ее всегда интересовали «анонимы» — люди с улицы, и именно искусство фотографии позволяет их запечатлеть. На выставке представлена серия экспериментальных работ, связанных с фильмом «Без крова, вне закона». В секунду умещается 24 кадра, мы взяли один из этих кадров и увеличили. Получились как бы фотографии, но внутри присутствует движение.
— Своего рода фотоимпрессионизм?
— Да. Аньес интересовал переход от статичного изображения к движущемуся. Для нее вообще не было жестких границ. Она легко переходила от полнометражного кино к короткометражному, от художественного к документальному. Она воспринимала кинематограф в более широком контексте современного искусства.
— В этом ее отличие и от других режиссеров новой волны, и от ее мужа Жака Деми. Они были синефилами и сразу пришли в кино…
— Да, Жак с самого начала был вовлечен в киносреду, общался с Годаром и Трюффо, хорошо знал французское, русское, американское кино. Аньес, может быть, в шутку говорила, что, когда начинала работать, видела всего пять фильмов. Жак Деми, когда снимал свою дебютную картину, «Лолу», видел уже, наверное, тысячу.
— Вы росли в семье двух режиссеров и сами пошли в кино, как и ваш брат Матье Деми. Наверное, в вашем доме все время говорили про кинематограф?
— Да, постоянно. Матье выбрал путь актера, у меня же не было никакого желания становиться актрисой, для этого надо быть более артистичной, и я стала костюмером. А десять лет назад я бросила это занятие и начала помогать матери с организацией работы в ее кинокомпании. Теперь занимаюсь архивами Жака и Аньес, подготовкой выставок и ретроспектив, изданием книг.
— В чем было отличие Деми и Варда как режиссеров? Ведь вы работали с обоими.
— Работать с Жаком было большим удовольствием — придумывать образы, костюмы. Его фильмы — это попытка перевоссоздать реальность под влиянием живописи, интенсивного цвета. У Аньес был другой подход. В фильме «Без крова и вне закона» мы конструировали для актрисы Сандрин Боннер в роли бродяжки такой костюм, который был бы максимально правдивым, выразительным и при этом не бросался в глаза. Так что можно быть очень разными художниками и при этом одной семьей. Между отцом и матерью не было конкуренции.
— Наверное, таких авторов сегодня во Франции, да и в мире не осталось? А что вы любите в современном кино?
— Люблю разнообразие. Во Франции выходит по двадцать фильмов в неделю, плюс огромное количество интернет-платформ. Как ни странно, в Европе по-прежнему существует авторское кино — где-то лучше, где-то хуже.
— Вы организовывали выставки Аньес Варда во Франции, Испании, США, Китае. Чем отличается от них российская выставка?
— Мы впервые показываем различные работы Аньес, не только фото, но и «палатки», «шалаши» — так она называла макеты декораций к своим фильмам. А еще она говорила, что прожила три жизни — как фотограф, режиссер и художник.