За четверть века, прошедшие со времен геноцида в Руанде, мир при всей своей политкорректности так и не понял, как же это можно на глазах у всех убить под миллион человек и не понести за это ответственности. О том, как руандийцы восстановили себя и свою страну из руин, фоторепортаж «Огонька».
Фото: Коммерсантъ / Мария-Луиза Тирмастэ
Фото: Коммерсантъ / Мария-Луиза Тирмастэ
Фото: Reuters
Фото: Liaison / Getty Images
Фото: Reuters
Фото: Коммерсантъ / Мария-Луиза Тирмастэ
Фото: Коммерсантъ / Мария-Луиза Тирмастэ
Фото: Getty Images
Фото: Reuters
Фото: Reuters
Фото: Коммерсантъ / Мария-Луиза Тирмастэ
Фото: Коммерсантъ / Мария-Луиза Тирмастэ
Фото: Коммерсантъ / Мария-Луиза Тирмастэ
Фото: Коммерсантъ / Мария-Луиза Тирмастэ
Фото: Reuters
Фото: Reuters
Фото: AFP
Увы, красоты и тропическая экзотика — не единственное, что объединяет две страны, расположенные в районе Великих африканских озер: после обретения независимости обе пережили массовый геноцид и до сих пор не переварили его последствия. В Уганде массовым уничтожением собственного населения прославился Иди Амин, пришедший к власти в 1970-е после военного переворота: жертвами его репрессий стали сотни тысяч, при этом самолично пытал и убил он около 2 тысяч человек, а некоторых еще и съедал (конец этому ужасу положила армия соседней Танзании, оккупировавшая Уганду и заставившая бежать президента Амина, который оставил свою страну одной из беднейших в мире — только к началу нулевых ее экономика достигла уровня 1972 года).
Что же касается руандийского геноцида, то он настолько масштабен, что даже в африканские прецеденты не вписывается: от 800 тысяч до миллиона жертв. ООН называет его одним из самых страшных в XX веке, но самое страшное даже не в цифрах и не в этническом принципе (народ хуту резал народ тутси, видя в них захватчиков земли и ресурсов). Потрясает, что массовые убийства шли практически в наше время и продолжались сто дней (с апреля по июль 1994-го) на глазах мирового сообщества, которое не вмешалось, чтобы их предотвратить или хотя бы остановить. Отдельный ужас в том, что соседи убивали соседей подручными средствами — молотками, палками, но в основном, конечно, мачете.
Как выглядит четверть века спустя страна, где убийцы и родственники их жертв вынуждены жить вместе? На этот вопрос трудно ответить исчерпывающе. Вот некоторые штрихи за кулисами трагического юбилея, на который в Руанде собрались политики со всего мира…
Земля контрастов
Когда мы подъезжали к границе с Руандой, наш водитель-угандиец сказал: «Уганда и Руанда — очень похожие и в то же время очень разные страны. У нас огромная коррупция — в Руанде ее вообще нет. Руанда — чистая, Уганда — грязная, у нас дешево — у них дорого, у нас все свободно — у них все строго…»
Эти контрасты мы ощутили уже на границе. Первым делом пришлось вытряхивать содержимое чемоданов — в Руанде, оказывается, запрещено использование и даже хранение пластиковых пакетов: страна чистая не только по меркам Африки, но даст фору и некоторым западным городам.
Руандийские дороги разительно отличаются от российских — они идеальные. Только передвигаются по ним не машины, а пешеходы.
Автомобили есть только в столице и нескольких крупных городах — в основном же по трассам движется бесконечный людской поток. «У нас в Руанде у людей много времени, поэтому три часа идти в одну сторону — это нормально. Чем платить 50 центов, лучше дойти»,— пояснил местный житель.
В то время как руандийцы экономят на всем, для туристов выстроены оазисы богатства. В национальном парке вулканов, куда иностранцы приезжают посмотреть горных горилл, которых в мире осталось всего 700 особей, мы зашли в бар отеля. Оказалось, что номера в нем стоят 1200 долларов с человека и свободных нет (ужин, к слову, по 50 долларов на человека, что для местных бешеные деньги).
То же с расценками на экзотику. Когда мы в Уганде возмущались ценами на поход к гориллам (600 долларов с человека), угандийцы неизменно нам отвечали: «А в Руанде гориллы стоят 1500 долларов». Как это ни странно, запредельная цена не отпугивает интуристов. Одним из них на минувшие новогодние праздники был, как выяснилось, глава «Роснано» Анатолий Чубайс, выложивший свои фото с гориллами в Facebook. Большую часть рассказа он посвятил кровавой странице истории Руанды — геноциду народа тутси 1994 года. Руандийский геноцид в рейтинге «самых кровавых рукотворных национальных катастроф» Анатолий Чубайс поставил в один ряд с преступлениями «гитлеровской Германии, сталинского СССР и Кампучии Пол Пота». «В тот момент, когда он происходил, мир был занят чем угодно, кроме Руанды. Поймал себя с ужасом на том, что и я тогда, работая в правительстве, что-то слышал краем уха, а вникнуть не вникал»,— признался глава «Роснано».
За кулисами памяти
Что правда, то правда: побывать в Руанде и не проникнуться событиями 25-летней давности, невозможно, и для этого не обязательно дожидаться официальной церемонии поминовения, которая стартовала на прошлой неделе. Сейчас в каждой провинции есть мемориал жертвам геноцида. Из трех увиденных нами самый зловещий оказался в городе Мурамби на юге страны: в корпусах техникума, где было убито до 70 тысяч тутси, на палетах разложены тысяча скелетов жертв, некоторые с волосами на скальпах… Гиды, рассказывая о геноциде (посещение всех мемориальных комплексов бесплатное, фотографирование запрещено везде, кроме столичного, где плата за съемку — 20 долларов), излагают официальную версию, как доминирующая народность хуту решила уничтожить всех тутси, но упирают на роль в этом Франции, которая поддерживала власти страны того времени. Очень ярко, но гораздо мягче, чем в документальной хронике, геноцид тутси показан в знаменитой драме «Отель "Руанда"» с голливудскими актерами в главных ролях.
В отличие от Уганды, где после геноцида Иди Амина в стране сменилось шесть президентов и страна долгое время не могла выбраться из политического хаоса, Руанда пошла своим путем. Выигравший президентские выборы 2000 года Поль Кагаме (возглавляемый им Руандийский патриотический фронт из тутси прекратил геноцид, чему способствовало то, что многие его лидеры получили военное образование в США) ведет политику политического компромисса, по новой Конституции страны посты президента, лидера нижней и верхней палат парламента не могут занимать представители одной партии. Впрочем, авторитаризма не удалось избежать и ему. Для того чтобы в 2017 году Кагаме мог снова баллотироваться в президенты, на референдуме было изменено законодательство (теперь он может править до 2034 года), портреты Кагаме висят в гостиницах, художественных галереях и даже в казино (которое держат китайцы) над рулеткой. Но руандийцев, похоже, это не смущает.
«После геноцида нашей страны не существовало, просто не было ничего. Ни еды, ни жилья, люди погибли, многие уехали… Президент сказал: "Или мы все умрем от голода, или должны жить вместе". Сейчас никаких межнациональных проблем нет»,— рассказывал мне 29-летний руандиец Ян Увасу, родители которого (мать — тутси, отец — голландец) бежали вместе с ним в Голландию в разгар геноцида, а после вернулись в страну. К слову, президент Кагаме (сам тутси) часто подчеркивает, что правит страной, где живут руандийцы.
Приносит ли это плоды? Руандийский миллионер Джордж, в имении которого мы заночевали по пути в столицу Кигали, моему вопросу о том, кто он: «Тутси или хуту?», искренне возмутился. «Это все равно, что спрашивать, вы кого больше любите, отца или мать?» — говорил он, после чего объяснил, что его отец представитель третьей народности Руанды тва, а мать — бельгийка. О достижениях современной Руанды этот плантатор говорил с воодушевлением. Показав в своем смартфоне фото цеха по сборке немецких автомобилей, который открывал президент Кагаме, он с гордостью рассказывал о притоке инвестиций. «А угандийцы так просто завидуют»,— подытожил он.
В Руанде сегодня едва ли не самая высокая рождаемость в мире (хотя Уганда все же на первом месте). «Раньше из 10 детей выживало трое, а теперь — все.
Страна в размерах та же, а людей стало очень много»,— объяснял Ян. Правительство Руанды проводит пропаганду снижения рождаемости, но 10 детей в семье — все равно норма. В частности, попавшим в госпиталь многодетным матерям предлагают контрацепцию. В столице Кигали висят большие билборды: «Твой выбор. Твое будущее. Используй презерватив».
Из-за перенаселенности страны и возвращения в Руанду беженцев из Европы и США здесь высокий уровень безработицы. Средняя зарплата в городах — 50 долларов, а в деревнях живут натуральным хозяйством. Несмотря на красочные проспекты о Руанде, которые раздают в отелях, в деревнях «африканской Швейцарии» белый человек воспринимается как источник денег. «Музунгу, мани! (в вольном переводе — Белый господин, дай денег)» — нас атаковали везде, где приходилось выходить из машины. Причем не только дети, как, скажем, на Мадагаскаре, но и взрослые.
А на рынке Кигали, где мы покупали руандийские и конголезские ткани, за нами по пятам ходили швеи, просившие «дать им работу». В то же время уличной преступности, в отличие от остальной Африки, нет: туристы могут гулять и ночью. Забыв свою камеру в столичном баре и вернувшись через час, я получила ее назад без малейших проблем.
Эхо событий 25-летней давности мы увидели в неожиданном месте — национальном парке Ньюнгве. Ходить по нему можно только в сопровождении гидов по проложенным маршрутам. Когда мы решили пройтись вдоль дороги, то и дело встречали отряды полностью экипированных военных и тяжелую технику. На вопросы, что они в таком количестве делают в нацпарке, они отвечать отказывались, фотографировать себя запрещали. Как объяснили в отеле, в Руанде опасаются вторжения отрядов из соседней Бурунди (в нацпарке проходит граница между странами). В Бурунди также проживают хуту и тутси, но в отличие от Руанды конфликт там так и не закончился, периодически грозя перерасти в гражданскую войну, а то и в геноцид. «Мы это пережили и боимся любого обострения, ведь у нас тоже очень много молодых безработных»,— сказали мне в лодже (так в Африке называют вписанные в природу отели для путешественников в нацпарках), где мы были единственными постояльцами.