В Новом Пространстве Театра наций показали премьеру немецко-швейцарской группы Rimini Protokoll. Копродюсером выступил Федор Елютин и его компания «Импресарио», благодаря чему Москва стала вторым после Мюнхена городом, где представили «Зловещую долину». Рассказывает Алла Шендерова.
Пока робот изображает писателя, зрителям показывают, как устроена его голова
Фото: Gabriela Neeb
«Вернее всего было бы назвать его реквизитом. С другой стороны — это новый член труппы, именно он будет создавать спектакль»,— размышляет Штефан Кэги, лидер знаменитой группы Rimini Protokoll. Год за годом расширяя границы наших представлений о том, что такое театр, Кэги пару лет назад предложил немецкому писателю Томасу Мелле особого рода сотрудничество. Писатель стал не только соавтором текста: с него самого сняли копию. И вот теперь робот, очень похожий на оригинал (Мелле-человек появляется на экране), одетый в такую же белую рубашку, черный свитер и брюки, сидит перед нами в старомодном, конца 60-х, кресле. На столике слева стоит макбук и стакан воды. Робот говорит по-английски (русский зритель получает аудиоперевод), шевелит во время речи губами, поводит руками, а его взгляду придан тот же трагический прищур, что и у писателя. У Мелле биполярное расстройство, жизнь между приступами мании и депрессии он описал в книге «Мир за спиной», которую и собирается читать нам электронный двойник. «Я хочу рассказать вам об утрате…» — начинает робот, потом делает паузу, щурит глаза: «Я больше не хочу читать этот текст, вы можете прочитать его сами». Капризная машина заслоняется руками, на которых еле заметны волоски (как их вживляли в силиконовую кожу, нам покажут на экране). Прием обнажен: внешне старомодное кресло нашпиговано электроникой, мало того, у артиста нет половины черепа — из дыры на затылке торчат проводки и накопители. «32 серверодвигателя управляют его движениями»,— сообщает пресс-релиз. Каждое движение сопровождается легким жужжанием.
Целый час робот держит внимание публики, что по прежним, человечьим театральным меркам стало бы доказательством высокого актерского уровня и хорошей энергетики. Его история, то есть история Томаса Мелле, прерывается рассуждениями о жизни Алана Тьюринга — исследователя искусственного интеллекта, разработавшего тест, позволяющий отличить машину от человека. В 1952-м благодарное человечество (среди заслуг Тьюринга — разгадка кода «Энигма», позволившая победить нацистскую Германию) подвергло ученого принудительному лечению от гомосексуализма, в ходе которого он впал в депрессию и покончил с собой, съев яблоко, отравленное цианидом. Тут робот, наделенный приятным, чуть механистичным тембром, поет куплеты на тему «Спящей красавицы» — их, говорят, обожал распевать Тьюринг. Потом на видео появится Мелле, беседующий с неким ученым, под кожу над ухом которого вживлен специальный чип, позволяющий преодолеть глухоту. Потом Мелле подробно покажет, как делали его двойника, не забыв сравнить себя со стареющим портретом Дориана Грея, а потом сам «Дориан», сидящий перед нами, докажет, что боты могут сочинять неплохие стихи.
Робот также войдет в контакт с осветительным прибором, благодаря его за световые эффекты: «Спасибо тебе, театральная машина!» (прибор, на жаргоне называющийся «голова», и вправду работает здорово). Потом позволит себе прямой контакт, даже конфликт с аудиторией: «Вы что за создания? Вы сидите тут, наслаждаясь тем, что вы лучше меня?» И спросит, так ли уж мы уверены, что мы не роботы,— вот, например, тест reCAPTCHA — мало кто не делал в нем ошибок. Но зал не отвечает. Зал не кашляет, не шепчется, ничего не роняет и ведет себя так осторожно, как ведут себя с незнакомцами. После аплодисментов люди идут фотографироваться с роботом, но тактично и без панибратства.
В 1978 году японец Масахиро Мори открыл эффект «зловещей долины», согласно которому, чем больше робот похож на человека, тем человек эмоциональнее на него реагирует, но лишь до некоего предела: дальше каждый мелкий прокол в «человечности» машины вызывает в нас страх и отторжение. Штефан Кэги позаимствовал это название, хотя на самом деле монолог робота вызывает что-то, что точнее назвать «эффектом Соляриса». В фильме Тарковского, как и в романе Станислава Лема, разум планеты Солярис изучает астронавтов, пытающихся изучать эту планету, и материализует их сокровенные воспоминания. Фантомы приходят ко всем, но лишь Крис Кельвин относится к фантому по-человечески — и через пару часов неживая субстанция, получившая форму его погибшей возлюбленной, уже умеет любить и плакать от боли.
В пресс-релизе Кэги сообщает, что будет изучать зрителей, наблюдающих робота,— можем ли мы сопереживать машине. Но, похоже, со зрителями происходит что-то другое: на «Зловещую долину» хочется непременно вернуться, чтобы проверить, насколько очеловечится машина за ту пару недель, что будет играть перед московской публикой.