В издательстве Европейского университета вышло самое полное собрание одного из основателей поэтического конструктивизма Алексея Чичерина. Будто бы вполне академичный том с подробными комментариями и обилием дополнительных материалов заново открывает поразительного автора, сопротивляющегося всякой систематизации
В последние годы стало казаться, что тайники раннесоветского авангарда почти исчерпаны. Сборники футуристов и конструктивистов второго-третьего ряда представляют интерес только для страстных любителей маргиналий эпохи. Однако Алексей Чичерин — фигура и правда удивительная. Он кажется персонажем, выдуманным кем-то из концептуалистов, идеалом авангардного гения, доведенным почти до пародии.
Первый крохотный, наивно-символистский сборник Чичерин выпускает еще до революции, но по-настоящему он начинается в 1920-м году — с книжки под названием «Плафь», воинственного манифеста безграмотности, партитуры завывания и бормотания, книги-надгробия незаписываемому «звуковому письму». Через два года вместе с Ильей Сельвинским и Корнелием Зелинским он изобретает поэтический конструктивизм. Однако даже для этих вполне эксцентричных авторов взгляды и манеры Чичерина были слишком радикальными. Когда еще через пару лет конструктивизм из компанейской эскапады стал превращаться в полноценную школу, товарищи поспешили избавиться от него. Сельвинский и Зелинский отмежевывались от Чичерина при каждом случае, обзывая то формалистом, то мистиком. В результате Чичерин остался в культурной памяти именно в этом статусе — притчи во языцех, ультралевого безумца, тексты которого мало кто читал.
Этих текстов и осталось совсем немного. Это, впрочем, логично. Чичерин презирал стихи в обычном понимании этого слова. Он считал язык болезнью, язвой на теле настоящей поэзии, и посвящал все свои силы его разрушению. Наиболее компромиссные из его текстов — чарующе-бредовый футуризм, созданный под явным влиянием Хлебникова, Маяковского и Крученых, но отличающийся особенной, задыхающейся динамикой: будто бы язык вот-вот подавится сам собой. Другие — сокрушительная заумь. Ее цель — совершить революционный скачок от материи звука к формуле письма, минуя промежуточную стадию — слово. Сконструировать знак такой силы, что он отправит отживший свое язык на свалку истории.
Окончательная победа над словом совершается в главных чичеринских «конструэмах». В сущности, это супрематические конструкции из геометрических фигур. Но для Чичерина они были не графикой, а именно текстами. В них легко виден нарратив, разворачивающийся сюжет вселенской важности. Это не умолкание языка, как в знаменитой бессловесной «Поэме конца» Василиска Гнедова, а диалектическое преодоление его, переход на новую, высшую степень — язык космоса. Закрепляя финальное значение этой революции, предпоследняя из чичеринских конструэм еще имеет название: «АВ’ЭK’iBiKÖФ», то есть «Во веки веков».
Произведение это для биографии Чичерина особенно значимое. Печатную книгу он также считал пережитком, делом прошлого. В духе Эля Лисицкого Чичерин полагал, что поэзия, как и искусство, должна покинуть эстетическое гетто: писаться не на бумажных страницах, а на всех доступных вещах. Не услаждать тонких любителей, а переустраивать мир, приводить вселенную под власть коммунистического человечества силою новых сверхзнаков. В 1924 году Чичерин совершил первый и единственный шаг к поэтической переорганизации материального мира: тиражом 15 экземпляров он отпечатал свою конструэму «Авеки Веков» на мятном прянике.
В этом столкновении космических амбиций и комически ничтожной их реализации — один из многих парадоксов чичеринского проекта. Другие: представление о конструктивизме как грандиозном индустриальном инструменте, новом орудии пролетариата, и предпочтение всей прочей лексике архаизмов и крестьянских просторечий. Манифестарная установка на размашистую устную речь (свои стихи Чичерин сопровождал пометой: «читать московским говором») и идея предельного сжатия, экономии знаков. Искреннее пристрастие к марксистской диалектике и откровенный религиозный мистицизм. Космистское стремление за пределы доступного и апология плотской, земной любви. Чичерин, кажется, и не пытался разрешать эти противоречия (хотя и прикрывал иногда их загадочными терминами вроде «геометризации звука»). Наоборот: напряжение неразрешимого составляло ядро его работы. Каждый чичеринский акт был маленьким взрывом этой энергии.
Ее хватило ненадолго. В 1927 он публикует свое последнее произведение — поэму «Звонок к дворнику», шестистраничный дадаистский хоррор, напоминающий предсмертную записку безумца. Вместо текста — иллюстрации приятеля Чичерина, бывшего участника «Ничевоков» Бориса Земенкова. На последней из них Чичерин с взорвавшейся головой и валящим из шеи паром замахивается молотком на своего еще целого двойника. Финал неизвестен, но в любом случае страшен.
После этого символического самоубийства Чичерин не умирает, он просто уходит из литературы. Работает техническим редактором в нескольких журналах и издательствах. В 1930-х пишет пару статей (одна из них даже выходит). В отличие от большинства своих коллег по левому искусству он не становится ни функционером, ни мучеником. Во время войны заведует книжными киосками, не справляется, получает небольшой срок за растрату, но выходит даже раньше времени. От горения 1920-х будто бы не остается следа.
Только в самом конце жизни Чичерин вдруг возвращается к поэзии. В 1960 году он пишет «Поэму» — до треска перегруженную остротами, намеками и аллюзиями лубочную мистерию с участием циничного кота-философа, литературного чиновника Ахинея Верхоглядова, Сатаны и ангелов, скрещение «Конька-горбунка» с «Фаустом» и советской сатирической поэзией, сведение литературных и политических счетов, и главное — повествование об алхимических поисках души в мертвом теле. На первый взгляд «Поэма» — произведение гораздо более традиционное, чем конструктивистские опыты Чичерина 1920-х, местами почти графоманское. Однако в ней легко увидеть такую же неудержимую энергию, конструкцию, смысл которой — организовать накопленный материал жизни, а затем взорвать его и взлететь неуловимым духом из его обломков.
Алексей Чичерин. Конструктивизм воскрешения
Издательство Европейского университета