премьера кино
В Москве прошла премьера фильма "Накойкацци" (Naqoyqatsi, 2003), последней части документальной трилогии одного из самых странных режиссеров мира Годфри Реджио. Она посвящена кризису современной цивилизации и создана в соавторстве с композитором Филиппом Глассом. Работа заняла 12 лет. Комментирует МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ.
В разговоре о 63-летнем Годфри Реджио переход на язык больших чисел неизбежен. Хотя то, что фильм делался 12 лет, а использовано в нем 582 фрагмента из хроники, рекламы, любительской видеосъемки и тому подобной вторичной визуальной продукции, для чего авторы пересмотрели тысячи фильмов, о качестве "Накойкацци" не говорит ровным счетом ничего. В интервью Реджио сказал, что "посмотрел два-три миллиона фильмов": оговорился, но оговорка характерная. Что там пара-тройка лишних нулей для человека, проведшего 14 лет в молчании, готовясь к некой миссии и постигая суть вещей.
Вступление 14-летнего Реджио в молчальный орден "Христианских братьев" — сильнейшая деталь его мифа: просто не человек, а герой модного писателя-антиглобалиста. Вернувшись в свет, он уже знал, как жить нельзя и что за прекрасный мир мы ежеминутно теряем, и принялся его спасать. На локальном уровне — участвуя в гуманитарных проектах, будь то борьба за безопасность частной жизни американцев от государственного вмешательства, программа помощи несовершеннолетним уличным бандитам из Лос-Анджелеса или съемки трогательного фильма, в котором "роли" исполнили представители вымирающих пород животных. На уровне глобальном — кропотливо вышивая документальные коллажи-симфонии, бессловесные, завораживающие потоки образов современного мира. Как любой антиглобалист, Реджио трепетно относится к традиционным культурам и дает своим фильмам названия на языке индейцев хопи. Первый из них, посвященный столкновению природы и урбанизма, назывался "Кояннискацци" (Koyannisqatsi, 1983), что означает нечто вроде "Разбалансированной жизни". Второй — о закате традиционных обществ — "Повокацци" (Powoqqatsi, 1988), "Трансформирующаяся жизнь". Перевод "Накойкацци" вполне оруэлловский: "Жизнь — это война".
Реджио считает, что в фильме три действия, посвященные соответственно вырождению людского языка в компьютерные коды, порабощению людей спортивным и игровым азартом и опьянению скоростью. Другое дело, что практически невозможно вычленить эти сюжеты в монотонном, уже не завораживающем, как прежде, а просто снотворном потоке абстрактных компьютерных картинок. Летающие по экрану циферки, циферки, циферки, какие-то туннели, какие-то бездны. Беда такой картинки та же, что и у музыки Гласса: она не монотонна, отнюдь нет, но начисто лишена любой внутренней драматургии.
Но фильм не исчерпывается абстрактными образами. Режиссерское послание очевидно: в мире дело швах. Кто бы спорил. Но бывает, что кто-то говорит безусловно благородные и справедливые вещи, а слушателю хочется не спеть с единомышленником хором "We shall overcome", а заткнуть ему рот. Или хотя бы напомнить, что в истории не было эпохи, когда дела бы не шли, на взгляд современников, хуже некуда. С восторгом пророка, утратившего свой дар, Реджио коллекционирует, обрабатывая на компьютере, обесцвечивая, замедляя, растягивая, самые навязшие в зубах символы глобалистской цивилизации, впадает в смертный грех предсказуемости. Начинаешь злорадно думать: вот Эйнштейна он уже подмонтировал, а когда бомбочка рванет? Вскоре на экране расцветают аж три ядерных "гриба". Ой, а про гамбургер забыли? Вот он, родимый, и анфас, и в профиль, и во рту плотоядной домохозяйки. "А негров вешать будем?" — осторожно интересуется внутренний голос, припомнивший азы советского агитпропа. А как же, и вешать, и ногами пинать, и палками по голове стучать.
Происходит нечто прямо противоположное авторскому замыслу. Искаженное изображение советских солдат или остервеневших чикагских брокеров, Олимпийских игр или ку-клукс-клановских ритуалов вовсе не выявляет зловещей сути происходящего, а утрачивает ее. При такой обработке даже одинокого суслика можно выдать за коменданта Освенцима. Сам того не желая, Реджио подтвердил старый тезис адептов "синема веритэ": чтобы понять реальность, надо всего лишь внимательно, без всякого насилия, всматриваться в нее. Иначе от реальности не останется ничего, кроме эффектных цифровых "обоев", по недоразумению названных фильмом.