Сестры строгость и поэтичность
Елена Стафьева о сезоне FW 19
Это будет довольно скучный сезон. Такое случается, и иногда это ровным счетом ничего не значит. Но за скукой будущей зимы есть довольно интересные смыслы
Мы уже привыкли, что так называемые хайповые бренды типа Gucci или Balenciaga построены фактически на ролевой игре — на стилизации чего-то, что обычно находилось вне моды, но было втянуто в ее поле. Ролевая игра здесь, как и в других сферах, дает эффект выхода из самого себя, раскрепощение. Если после первых коллекций Микеле и Гвасалии о них стало принято говорить «не столько дизайнеры, сколько стилисты», то сейчас уже лучше говорить «художники по костюмам». Все эти пять лет каждый сезон мы смотрели на подиум и видели вереницы персонажей: студентки, училки, неблагополучные подростки, бомжи, жители парижского района Барбес—Рошешуар и клиенты миланских винтажных лавок. За каждым из этих дефиле была — или должна была быть — целая история, которую зритель и потребитель могли примерять к себе, которая должна была задевать. (Этот прием, как и многое другое, придуман, конечно, не ими, ярче всех он выглядел у Марджелы, но к тому, что мода сегодня не предлагает нам ничего абсолютного нового, мы успели привыкнуть.)
Каждый раз, глядя на очередное дефиле Gucci, я думаю, насколько же это близко к тому, что происходит в современном оперном театре: все эти безумного вида персонажи, одетые словно вылезли на подиум после оргии в костюмерном цехе, натянув на себя весь реквизит, что попался — от шипованных ошейников, масок и каких-то частей БДСМ-обмундирования (боже, как немецкие театры любят их надевать на теноров и баритонов!) до перьев и боа в стиле Либераче. Но Микеле делает это с такими блеском, размахом и оттяжкой, какие не снились никакому профессиональному художнику по костюмам. Он, конечно, был рожден, чтобы ставить оперные феерии с миллионными бюджетами. Так вот: никаких принципиальных изменений в Gucci FW 2019 не случилось, однако все как-то потише, что ли,— как будто в костюмерной на этот раз оказалось меньше реквизита.
А другая звезда стилизации, Демна Гвасалия, отлично вписался бы в противоположную оперную стилистику — бедного и повседневного, где герои Моцарта и Чайковского ходят в подчеркнуто обычных, часто нелепых нарядах, никак с точки зрения расхожих представлений их не украшающих. Особенно после того, как Гвасалия отошел от своего прежнего разнузданного стайлинга. Со своей обычной фиксацией на линии плеч он показывает в этот раз новые — то есть взятые опять же у Марджелы — плечи-сигареты, с приподнятым откатом рукава. И другие — как будто бы пришпиленные прищепками, а еще прямые и резко выступающие, плюс широкие с рукавами реглан, как у пальто итальянских дедушек,— и все они тоже уверенно узнаются. У Гвасалии по-прежнему есть вычурно странные вещи, но больше нет никаких косо застегнутых пальто (зато они внезапно мелькнули у Микеле), порванных юбок, оранжевых жилетов спасателей или обтягивающих лонгсливов, переходящих в перчатки,— он уходит от попсовой буквальности.
Но принцип персонажей требует, чтобы создатель коллекции действительно имел историю, которую он хочет рассказать,— и она должна как-то трогать и увлекать потребителя. А если ее нет, то пропадет дистанция между стилизуемым предметом и сегодняшним днем, стилизация становится буквальной и механистичной.
Вот Эди Слиман сделал лучшую свою коллекцию для Celine — да и в принципе лучшую женскую коллекцию в своей карьере. Это максимальная красота, на которую он способен: аккуратные юбки-трапеции, юбки-брюки, шелковые платья под горло и в талию, шелковые блузки с бантами, длинные пончо, прямые взрослые пальто и джинсы, заправленные в роскошные ботфорты (они точно окажутся хитом). Но смотришь на все это, как на кино 1980 года,— тогда так и ходили — и возникает странное чувство: вещи по отдельности вполне хороши, но никакой истории, кроме усилия отстроиться наконец от того, что Слиман делал раньше, не видно. Не уверена, что кому-то сейчас хочется выглядеть буквально как героини французских комедий или фильмов Эльдара Рязанова (если проводить нашу параллель). Но это абсолютно пригодная для жизни коллекция, все можно свободно надеть практически на кого угодно, и в своем коммерческом воплощении, в магазинах Celine, с ней не будет никаких проблем.
В сущности, скука нынешних показов имеет и другое имя — строгость. Реакцией на несколько довольно безумных лет могла бы оказаться поэтичность — но получилась строгость, так бывает. Весенне-летняя коллекция Надеж Ване-Цыбульски для Hermes была такой отрешенно-поэтичной, полной воздуха и свободы. А осенне-зимняя получилась строгой — буржуазный минималистский шик, где минимализм и абсолютная роскошь всего растворяют и облагораживают буржуазность.
Дрис ван Нотен сделал красивейший блок в разных оттенках серого, напомнивший о его всеми расхваленной январской мужской коллекции. Но серой монохромной поэтичности хватило примерно на десяток первых луков, потом сквозь этот серый проступили гигантские цветы, а дальше вышли пуховики-одеяла в цветочных принтах. Дрис ван Нотен, который всегда был мастером рассказывания историй — сложенных не из персонажей, а из мест, фактур, рисунков, фотографий,— и у него истории становится заметно меньше, но все больше декоративности.
А Хайдер Аккерман, обычно очень декоративный, любящий находить редкие оттенки, от которых не оторвать глаз, любящий благородные фактуры, любящий жаккард, мохер, шерсть яка, в этот раз сделал не просто строгую, но даже ригористичную коллекцию, свел все фактически к трем цветам — черному, белому и красному. Но то, как развевались полы его длинных прямых пальто, как выступали из закатанных рукавов свитера руки в высоких перчатках, какую силу давала его сдержанность узким черным брюкам с белой майкой, заставляло представить его идеальную женщину, его подругу Тильду Суинтон, которая очевидно в этом будет ходить, и вот тут не было никаких проблем с отождествлением. При этом коллекция Haider Ackermann именно благодаря своей строгости вышла очень проникновенной: это история про отстраненность и страстность и про то, как одно легко маскируется под другое.
То, что показал коллектив The Row, лишний раз демонстрирует, что строгость и поэтичность — вовсе не антонимы, они легко могут быть едины и неразделимы, даже усиливать друг друга. И коллекция оказалась самым сильным высказыванием на эту тему: однотонные, широкие в плечах и затянутые в талии жакеты, свободные платья простейших, казалось бы, фасонов с почти армейскими сапогами, блузы из плотной тафты с воротниками-стойками, даже меховые пальто-трапеции — все это уверенно рассказывало о женской отстраненности и безмятежности, о покое и воле. И да, это всегда было главной темой Фиби Файло, и да, в нынешнем, как было сказано в одной рецензии, post-Phoebe climate, это, увы, уходит на периферию — и да, это самая высокая степень шика.
Ну а самую классную коллекцию сезона сделал Николя Гескьер для Louis Vuitton. Полгода назад, когда показали весенний сезон, я написала, что у него происходит настоящий дизайнерский ренессанс. А в этот раз уверенно подтверждаю: правда, происходит. Я не знаю, что на него подействовало так бодряще: то ли, что ему дали наконец сделать собственный бренд, то ли он просто уже всем показал, что тоже может играть в сумасшедший стайлинг, и хватит. Так или иначе опять видна рука того Гескьера, который был нашим героем еще 20 лет назад,— человека, умеющего придумывать силуэт, работать с пропорциями и знающего, как соединять разные объемы: приталенный двубортный жакет без лацканов, как в 90-е, и черные кожаные зауженные книзу штаны, свободное бежевое пальто по колено, широкие брюки и маленькую черную шапочку, как у героев грузинских фильмов. Гескьер никогда не был стилистом, не был художником по костюмам, он не был и рассказчиком историй — он всегда был именно дизайнером. Он брал тему, идею, концепт — и раскручивал ее, поворачивая ее и так и этак, вытаскивая один лук за другим, как фокусник, наращивая темп,— и его показы имели мощную суггестивную силу, они засасывали зрителя, как воронка. И вот этот удивительный феномен возвращается, чего практически не бывает в мире фэшн,— и это настоящее чудо, которое происходит буквально на наших глазах.