Игра в классика

В Тольятти в рамках Международного фестиваля фотографии открылась выставка Джорджа Краузе «Классический взгляд». На работы Краузе за последние 30 лет и на самого знаменитого американского мастера черно-белой фотографии взглянула АЛЯ АРЧЕНКО.

Из трех главных приглашенных на поволжский фотофестиваль американцев (двумя первыми были арт-директор хьюстонского «Фотофеста» Венди Вотрисс и его президент Фредерик Болдуин) Джордж Краузе вел себя незаметнее всех: в нечеловеческой продолжительности «круглых столах» участия почти не принимал, речей о роли меценатства в развитии культуры не произносил и вообще особенно не высовывался. Даже на открытии собственной ретроспективной выставки понять, что перед тобой сам автор, неосведомленному человеку было тяжело: Краузе позировал камере после продолжительных уговоров, со смущенной улыбкой поправлял бейсболку и был явно рад, когда его наконец оставили в покое.
Дважды стипендиат Гуггенхаймовского музея Джордж Краузе, ставший первым в истории фотографом, получившим грант Фулбрайта, в Америке считается одним из главных специалистов по черно-белой фотографии, получившим звание классика еще при жизни. Выставка фотографа, чьи работы хранятся в собраниях Музея современного искусства в Нью-Йорке и Национальной библиотеке в Париже, в Тольятти называется «Классический взгляд» в основном по этой причине, хотя есть и резоны помельче.
Если понимать классику как отсутствие всяких вольностей, то это явно к Краузе, для которого черно-белая пленка не столько многолетняя привычка, сколько способ убить все лишнее, оставив только строгость и выверенность каждого кадра. Одинаково строгим и каким-то очень целомудренным у Краузе выглядит все - и знаменитая, как будто и правда парящая в воздухе, обнаженная, взмахивающая шелковым крылом, на фотографии «Свист», и «Медуза» - лежащая в ванне со змеящимися в воде волосами девица, и «Знак вопроса» со сгорбившимся мужиком, озадаченно разглядывающим свой эрегированный член.
Кроме серии «I nudi» на выставке есть избранные работы из цикла «Streets»: в Филадельфии самым ярким уличным впечатлением Краузе стал печальный клоун с выбеленным лицом, в Мехико - примостившаяся на жердочках и напоминающая ноты на нотном стане стайка птиц, в Испании - крадущаяся ночью на фоне высвеченной стены фигура в черном балахоне, а в зимнем Нью-Йорке - поросшая кустарником, как будто фантастическими волосами, голова памятника.
Кроме запустения и какого-то чуть ли не из-под рамки фотографии сквозящего одиночества у Краузе есть еще один любимый мотив - смерть. В толковании американского фотографа она предстает не костлявой старухой с косой, а романтическим призраком с венецианского карнавала, кутающейся в темный плащ темной фигурой, немного пугающей, но совсем не отталкивающей. Целая серия у Краузе посвящена отношению смерти и религии: святые изображены страдающими за людские грехи, сами грешники - высовывающимися из печи уже в чистилище.
Самое сильное впечатление производит фотография вроде бы молодой женщины, которая после нескольких секунд рассматривания оказывается не мирно спящей, а мертвой, а тесная комнатка вокруг - обитыми тканью стенками гроба. Натуры особо впечатлительные, к тому же знающие о любви Джорджа Краузе к съемкам на кладбищах, глядя на такое, начинают обычно нервничать. И, разнервничавшись, не успевают заметить, что и святые и грешники у Краузе - искусно загримированные куклы, а со смертью 66-летний фотограф играет так же, как и со своими десятью домашними кошками, а заодно и званием живого классика.