В марте в Общественной палате РФ должны состояться нулевые слушания законопроекта Министерства просвещения, ужесточающего требования к кандидатам в приемные родители. Если законопроект будет принят Госдумой, то уже с 1 января 2021 года жизнь приемных семей изменится: семья не сможет усыновлять более одного ребенка в год, все кандидаты и члены их семей будут обязаны проходить психологическое обследование, приемные семьи не смогут менять место жительства по своему желанию, а будут обязаны получить на это разрешение от органов опеки. Обсуждение этого законопроекта с лета прошлого года вызывает ожесточенные дискуссии между чиновниками и сообществом приемных родителей. Адвокат Антон Жаров, по личным и профессиональным причинам выступающий против законопроекта, объяснил спецкорреспонденту “Ъ” Ольге Алленовой, чем новый законопроект похож на «закон Димы Яковлева» и какая помощь на самом деле нужна приемным семьям.
Адвокат Антон Жаров
«Политики часто поднимают детей на щит»
— Почему вы называете этот закон антисиротским, по аналогии с «законом Димы Яковлева»?
— «Закон Димы Яковлева», конечно, более мерзок — это попытка использовать детей в политических играх, привнести политику в гуманитарную сферу. Такая мерзость происходит довольно регулярно, и не только в России. Политики часто поднимают детей на щит: вспомните пакет Яровой, она ведь тоже «защищала» бедных детей от порнографии. Новый закон Министерства просвещения, как и «закон Димы Яковлева», лишает какую-то часть детей шанса попасть в семью. Но если «закон Димы Яковлева» лишил права на семью сотню детей, то этот закон лишит тысячи, и поэтому он более страшен.
— «Закон Димы Яковлева» лишил шанса не только тех, кто в 2013 году должен был идти на усыновление. Он лишил шанса и тех, кто потенциально потом мог уехать в приемные семьи в США.
— Верно, но есть страны, в которых международное усыновление вообще отсутствует как класс. В Италии, например, нет ни одного такого случая: все внутри страны. А есть страны с большой долей иностранного усыновления. Мы находимся в серединке: у нас довольно немного детей, которых уже не готовы взять наши граждане, но готовы взять иностранцы. Лидером в иностранном усыновлении у нас традиционно является Санкт-Петербург, и понятно, почему там создают сложности для российского усыновления.
— В Петербурге?!
— Да. Я адвокат, могу на конкретных примерах показать, что люди делают все для того, чтобы ребенок не попал в российскую семью. Сначала кандидатов в приемные родители мурыжат, потом гоняют, потом принесите еще 33 справки, потом вы недостаточно общались с ребенком. Опека ждет, пока эти кандидаты сами отвалятся, а в реальности проговаривается, что у ребенка уже есть усыновители. Кто? Да французы. Французы — они последние в очереди, и как бы ни было жалко французов, но ребенка жальче больше. Девочке восемь лет: если она переедет во Францию, она столкнется с языковой проблемой, с культурной проблемой, потеряет полностью все связи с местом, где родилась.
— И как решилась судьба девочки?
— Уже все закончилось: ребенок усыновлен в российской семье, решение суда вступило в силу, поэтому я так спокойно об этом говорю. А до нового года у меня злость зашкаливала, потому что это издевательство над людьми, которые всего-навсего хотят помочь ребенку.
— Российские кандидаты хотели удочерить ребенка?
— Сначала хотели взять под опеку. Тут тоже интересный момент. Человек может взять под опеку, имеет право. Так часто и происходит: сначала берут под опеку, потом усыновляют — это нормально. Прежде чем жениться, вам стоит познакомиться поближе с человеком. Здесь то же самое. Вы совершаете ответственный шаг, который меняет вашу судьбу, меняет судьбу этого ребенка, и вы не всегда можете быть уверены, что за десять дней, которые закон вам дает на знакомство, успели основательно познакомиться. Почему вообще нужно объяснять опеке, что семья может взять ребенка под опеку, а не на усыновление?
— Так это незаконно, если в опеке говорят кандидатам в приемные родители, что отдадут ребенка только на усыновление?
— Формально органы опеки могут сказать, что этот ребенок идет на усыновление, потому что на него стоит очередь из усыновителей. Усыновление — приоритетная форма. Но проблема в том, что за всем этим нет никакого контроля. Сказать-то они скажут, а будут ли они дальше устраивать на усыновление — мы не знаем. Вот в конкретной ситуации французы с усыновлением — последние в очереди, и если есть российская семья, которая хочет взять ребенка под опеку, у нее приоритет.
«Этот законопроект — результат простых решений первых лиц»
— Почему вы считаете, что законопроект Минпроса сократит семейное устройство?
— Он родился как ответ на трагедии в приемных семьях. Приемный родитель совершает преступление против ребенка. Такие ситуации происходят по разным причинам. И убийство происходит по разным причинам. Почему происходит убийство? Кто-то перепил и с пьяных глаз что-то сделал, кто-то с ума сошел, кто-то умышленно это сделал. Это совершенно разные истории, и предупреждать их нужно разными способами. Вот и ситуации, когда приемные родители совершили преступление против подопечного, разные, и причины у них разные.
В 2017 году в приемных семьях пострадали 89 детей, а конкретно от рук опекунов пострадали 22 ребенка. Если посмотреть по годам статистику, там динамики нет. Сегодня в стране под опекой примерно 433 тыс. детей, ну а всего со всеми формами семейного устройства — около полумиллиона.
Усыновление мы не всегда можем посчитать, потому что есть тайна усыновления.
Давайте разделим 22 на 433 тыс.: получается пять тысячных процента — на таких цифрах социология вообще не работает. Это эксцессы, которые могут случаться всегда и везде. Более того, эти 22 случая не описаны, мы не знаем, сколько из этих родителей сошли с ума, сколько из них совершили ситуативные преступления, сколько преступлений вызвано действительно личными качествами опекуна и сколько из них умышленные.
Так вот этот законопроект — он про 22 случая. Он родился из идеи, что мы сейчас что-то такое волшебное придумаем и сотрем это число 22 ластиком. На самом деле 22 на полмиллиона — это не социологическая цифра, это в значительной степени случайность. Потому что при таких цифрах насилие в приемных семьях не может рассматриваться как тенденция.
Своим законопроектом Минпросвещения предлагает сделать большое сито, через которое будут просеивать всех и убирать придурков. Но проблема в том, что эти преступления совершают не только и не столько придурки. Если у мамы шесть детей и она одна, то ситуация срыва ожидаема.
— Может быть, как раз поэтому и нельзя передавать сразу шесть детей в одну семью?
— Как раз с предложением передавать в замещающую семью одного ребенка в год я в целом согласен. Что такое замещающая семья? Это попытка заместить природную семью. В природной семье дети не появляются чаще раза в год, так что это предложение нормальное. Конечно, нужны исключения для братьев-сестер, но они там предусмотрены.
Что касается общей численности детей в приемной семье — тут нельзя жестко ограничивать. Ситуации разные, люди разные, ресурс у них разный. Но сегодня есть норма закона об опеке и попечительстве, в которой четко указано: один опекун — один подопечный. У каждого опекуна может быть один подопечный, у каждого подопечного — один опекун. Есть исключения, когда можно двоих опекунов для одного подопечного, но это надо отдельно пояснить. В некоторых случаях можно назначить одного человека опекуном нескольких детей, но при этом органы опеки и попечительства должны указать, по какой причине этому ребенку не может быть назначен другой опекун. Что делают наши органы опеки? Они вообще игнорируют эту существующую норму, раздают по восемь детей под опеку, а потом кричат, что опекун плохой.
— Вы сейчас про опеку, а если это приемная семья? Там же несколько иное законодательство.
— Послушайте, приемная семья — это не про магазин, в котором выбрали шесть детей. Это история про то, что конкретных детей вам кто-то дает на воспитание. И вы подписываете с государством договор. В этом договоре может быть прописано все, что угодно. Так кто сейчас мешает органам опеки определять количество детей в конкретной семье? Никто. Они просто не знают законов.
— То есть вы считаете, что в новом законопроекте вот эта норма про численное ограничение излишняя?
— Абсолютно. Это ограничение уже предусмотрено законом. Знаете, что меня поражает? Вот в Москве нужно было продвинуть дурацкий пилотный проект, когда вы берете пять детей и получаете квартирку. Причем детей дают сложных: с инвалидностью тяжелой, ментальной, подростков.
Если ребенок вырос, вы в течение трех месяцев должны взять следующего, чтобы не вылететь из этого проекта.
То есть это история про то, как государство дает вам заработать квартиру при помощи детей. При этом другой рукой государство придумывает закон, в котором говорится, что передача пяти детей в семью является риском. Но так нельзя.
— Что-то хорошее в этом законопроекте есть?
— Там есть совершенно здравое предложение. Сегодня отстранение от обязанностей опекуна или усыновителя — процедура невозвратная. Если вы отстранены, то не сможете больше никогда вернуть этого ребенка. Законопроект дает вам право бороться за его возвращение. И если эту норму отделить в отдельный закон, противников у нее не будет вообще никаких. Но сейчас эту норму внедрили в законопроект, как ложку меда в кучу навоза.
«Пока нет закона о психологической помощи населению, мы не можем говорить о каких-то психологических обследованиях»
— Законопроект предлагает всем кандидатам в приемные родители проходить социально-психологическое обследование. Что с ним не так?
— С ним не так примерно все. Законопроект расширяет список людей, которые теперь будут отвечать за убийства. Это будет в том числе психолог, который написал заключение о том, что кандидат годится в приемные родители. Найдется среди психологов такой идиот, который напишет себе потенциальный приговор? Нет. Они и сегодня периодически пишут всякую амбивалентную ерунду для подстраховки. Например, мужчинам пишется повышенная агрессивность, хотя коню понятно, что у мужчин агрессивность, как правило, выше, чем у женщин.
Или другой пример: многодетной маме психолог написала, что у нее «вакуум в сфере красоты, природы и искусства». Вот вы смеетесь, а результатом было плохое заключение опеки.
И второй аргумент у психолога заключался в том, что мама с папой не договорились, какого ребенка они хотели взять в семью. Папа говорит, что он хотел бы взять одного ребенка старше 9 лет, мальчика или девочку, скорее девочку, а мама говорила, что с 8 до 12, одного или двух, мальчика или девочку. И в этом психолог увидел противоречие.
— Это реальная история?
— Это бумага, выданная конкретным людям в Московской области. Вот сидят какие-то странные люди и пишут заключения о вашем вакууме в сфере красоты, а дальше органы опеки выдают заключение, что по результатам психологического обследования вы не годитесь, до свидания.
— Оспорить это социально-психологическое заключение нельзя?
— Нельзя, потому что это мнение, вы не можете спорить с мнением.
— А второе обследование, альтернативное, можно пройти?
— Ну будет одно мнение против другого.
— В суде это не поможет?
— Не поможет, это не экспертиза. Совет по правам человека неслучайно выступил против этого законопроекта. Они четко сказали: пока нет закона о психологической помощи населению, мы не можем говорить о каких-то психологических обследованиях.
Кто такой адвокат — понятно, кто такой журналист — понятно. А кто такой психолог? В законопроекте говорится, по сути, что психолог — это человек, у которого в названии того, как он себя назвал, есть слово «психолог». Педагог-психолог — он психолог или педагог? Вот работал человек педагогом в детском доме, потом прошел трехмесячные курсы переподготовки, получился педагог-психолог. Его квалификации достаточно для проведения такого обследования? Не знаю, это нигде не написано. Да, они потом это раскроют в нормативных актах, но мне сейчас надо согласиться с тем, что какой-то непонятный человек, про которого ничего не определено в законе, будет принимать про меня решения. Поэтому сначала надо принимать закон о психологической помощи и гарантиях ее оказания, а потом все остальные законы. Вот у адвоката есть адвокатская тайна, журналист тоже может не раскрывать источник — они законом защищены, у психолога что? Он беззащитен сам по себе.
— Психолог тоже не может раскрывать содержание терапии.
— Кто вам сказал? Где это написано? Это даже не кодекс, а этическое представление конкретного индивидуума. Вот вам пример. Меня позвали на собрание в ГБУ «Спутник», там шел разговор о профессиональных стандартах. И вот сотрудники этого ГБУ, психологи, в аудитории начинают приводить примеры: называют фамилии детей, рассказывают истории. Они искренне не понимают, почему нельзя этого делать. И это ГБУ проводит психологическое обследование кандидатов и детей. Что такое тайна психолога и как он будет отвечать, если ее разгласит, нигде не закреплено.
Наконец, я совсем не понимаю идею обследования семьи до того, как в ней появился ребенок. Как вы можете сказать, какой я муж, если не видите рядом жену?
— Может быть, это поможет сразу не допустить человека с патологическими наклонностями?
— Кандидат в приемные родители по действующему сегодня закону должен пройти медицинское обследование, в том числе у психиатра. А авторы нового законопроекта предлагают заняться евгеникой. Они утверждают, что есть какие-то конструктивные черты характера и есть деструктивные черты характера. Это ущербная идеология, искусственный отбор.
На самом деле у человека не существует хороших качеств и плохих качеств. В разные моменты жизни требуются разные качества. И невозможно посадить человека на стул и, исходя из его сегодняшнего состояния, сделать вывод о том, каким он может быть родителем.
Не вот этому ребенку, а вообще. Ну что за бред? Следующий шаг — тестировать перед роддомом и говорить: «Вы будете плохой мамой, не надо вам детей».
— То есть вы считаете, что обследование кандидата до появления в его семье ребенка не имеет никакого смысла?
— Да, социально-психологическое обследование по большей части бессмысленно. Нынешнее обследование органов опеки ничем не хуже. Вот приходит человек и исследует бытовые условия: есть ли кровать для ребенка или место для этой кровати, есть ли все необходимые для ребенка условия, которые предусмотрены 127-й статьей Семейного кодекса. Об остальном мы можем говорить только тогда, когда появится конкретный ребенок.
— А если ребенок уже появился в семье, нужно ли через какое-то время такое социально-психологическое обследование?
— Что вы будете обследовать в этой семье, если у них все нормально?
— Если не все нормально, а семья не говорит?
— Это последнее, что мне осталось сказать про психологическое обследование. Коня можно привести на водопой, а пить заставить нельзя. Психология строится на двух принципах: принципе доверия и принципе запроса. Запрос — это когда человек хочет получить помощь от психолога. Психолог не может навязать вам помощь, запрос всегда исходит от вас. И тут очень важен вопрос доверия. Если я психологу не доверяю, картина реальности будет смещена. Я могу говорить, что доверяю, а на деле врать, и мы не увидим истины. Поэтому даже психопаты, которым действительно страшно детей давать, прекрасно все эти тесты пройдут. Наконец, если мама не хочет идти к психологу, она всегда найдет причину. Кашляет ребенок, кто-то заболел.
— Ну хорошо. Но вот ребенок в семье, пожаловаться некому, а тут приходит психолог, и ему можно сказать, что тебе в семье плохо.
— Давайте я расскажу, как это происходит сейчас. Приходит психолог из ГБУ «Детство». Маму выгоняют на кухню, 11-летней девочке говорят: «Если тебя опекун будет бить, ты мне звони». У девочки стресс. Она только адаптировалась в семье, только начала этой семье доверять — и тут приходит официальная тетка, именно с такими тетками девочка предыдущие семь лет имела отношения в детском доме.
— Но вы сейчас все-таки говорите о непрофессиональных психологах.
—У них дипломы, что значит непрофессиональных? Это же реальная история. Сегодня кому-то кажется, что сопровождение — это такой волшебный домик, в котором ты получишь все, что тебе нужно: логопеда, психолога, юриста. Но новый законопроект не предусматривает запрос с вашей стороны, приемные родители. Он предусматривает, что, если органы опеки решили оказывать вам помощь, вы от нее не отвертитесь. И оказывать эту помощь будут те люди, которые сегодня есть. С их дипломами, их опытом. И там, где удобно им, а не вам.
— Это как?
— Приемная семья обязана будет получать то сопровождение, которое ей «пропишут». Вот регион, например, Тува. В этом районе у нас есть логопед, и все приемные семьи идут к этому логопеду. А в том районе у нас есть психолог. Поэтому все идите туда. А в третьем районе сидит юрист — съездите и к нему. И не важно, что от вашего дома до юриста или психолога 60 или 100 км — мы вас направили, а вы обязаны выполнять. Вот, что написано в этом законе. Единственное, что нам, общественникам, удалось туда добавить,— возможность семьи выбрать себе службу сопровождения. Но эта пилюля не делает кашу сладкой. В Москве, допустим, семья может это сделать — выбор есть, а в Туве будут проблемы. А где-то вообще на 300 верст один бывший детдом, в котором ребенок провел полжизни, а теперь его будут таскать туда «на сопровождение». И семья будет с этим учреждением один на один. И это все делается для защиты детей.
«Нет никаких доказательств того, что метраж влияет на судьбу ребенка»
— Законопроект предлагает учитывать квадратные метры жилой площади при устройстве ребенка в семью. С этим вы согласны?
— Тоже нет. Нормы жилого помещения — это экономический параметр, как и минимальная заработная плата. Он зависит от того, сколько есть жилья у государства. Когда-то, когда мы с вами родились, было 6 кв. м на человека. А сейчас 10–11 кв. м на человека. Ну вот пример: семья живет втроем в квартире 39 кв. м. Это малогабаритная советская девятиэтажка с трехкомнатной квартирой. И семья хочет взять одного ребенка. Там все поместятся, но семье не хватит 1 кв. м, чтобы забрать этого ребенка.
Нет никаких исследований, никаких доказательств того, что метраж каким-то образом влияет на судьбу ребенка.
То есть никто нам не сказал, что все преступления против детей совершены в малогабаритках.
Просто придумана цифра. Для чего придумана? Органы опеки и попечительства должны иметь формальные требования, чтобы еще большему количеству отказывать.
— А что с ограничением права на переезд?
— Переходим к переезду. Живет семья в Красноярском крае, у папы выслуга лет в полиции закончилась, семья решает сменить райцентр Красноярского края на Краснодарский край. Может быть, в Красноярском крае у них квартира 80 м в райцентре, а в Туапсе они могут купить двушку 45 м. У многих людей нет денег, чтобы сначала купить новое, сделать ремонт, а потом продать старое. Они здесь продали — там купили. На кухне полати наколотили и все вчетвером там спят, пока делают ремонт в комнате. Приходит опека. Холодильник есть, туалет есть, минимальные условия есть. Но делается ремонт. Если ситуация сегодняшняя, то пишется акт: мол, делается ремонт, через месяц надо проверить. Через месяц приходят — уже ремонт сделали, все спят в своих кроватях. Что предлагает законопроект? Вы сначала полностью подготовьте помещение, в которое будете переезжать. И только после того, как опека признает его годящимся для проживания вашей семьи, вы получите разрешение на переезд. У большинства людей не будет такой возможности. Это сразу ограничивает мобильность.
— Я слышала про случаи, когда детей перевозят в очень плохие условия, чтобы получать пособия выше, чем в своем регионе.
— Ну, там всего пять случаев, когда привезли в землянки, и вы не знаете, как решить эту проблему? Ну заберите ребенка, раз его поселили в землянке. Вы же орган опеки! А вы ограничиваете жизнь всем из-за нескольких случаев. Вы запрещаете людям мигрировать, ездить по стране. Так нельзя.
За эту часть законопроекта выступают ровно три региона: Москва, Московская область и Краснодарский край. Они говорят: «У нас пошел опекунский туризм». Но давайте определимся с терминами. Переезд — это большой стресс для всех. И если семья решает переехать в Московскую область, потому что единственное место, где их ребенок может получать лечение,— это Центр Димы Рогачева, какое вы имеете право им это запретить? Вы цинично не даете выплаты семье, которая по факту живет в Москве, потому что она приехала из Тамбова. Это вопрос про бюджет регионов, а не про интересы детей. Такие нормы будут нарушать Конституцию, право граждан на свободу выбора места жительства. И все это, повторяю снова и снова, лишит шансов на семью многих детей.
— В Минобре говорят, что у нас сейчас очередь из кандидатов в приемные родители.
— Они почему-то считают, что у них 40 тыс. человек в очереди на детей. Но это в большинстве своем мертвые души. Когда вы ищете ребенка, вы ездите в Тулу, в Тамбов, в Тверь, в Тольятти, вы везде встаете в очередь в региональный банк данных — вы теперь не один, вас четыре. В Омске вы находите ребенка и уезжаете домой с ним. А в этих региональных банках данных продолжаете стоять в очереди, и ваша анкета там лежит. Ну вы же не поедете обратно во все четыре региона отзывать заявление? Статистика не позволяет сейчас отделить реальных людей в очереди от бумажных.
«Вместо того чтобы отдохнуть, мама будет в очередной раз намывать полы, потому что сейчас придет проверка»
— Какая помощь на самом деле, на ваш взгляд, нужна приемным семьям?
— А вы посмотрите, как забюрократизировано семейное устройство в целом. Почему человек, которому положены конкретные вещи от государства, должен их выбивать? Мне кажется, это должно быть в режиме одной кнопки в опеке. Назначили опекуном — все остальное назначилось само. Но нет, человеку надо бежать к юристу, чтобы выбить то, что ему положено. Возьмите хотя бы отчеты опекунов о расходах. Мы сейчас анонимно сделали 31 интервью в 17 регионах, и там вывод очевиден: опека у нас в принципе не понимает, что такое номинальные счета, как сдаются отчеты. А основная проблема, о которой люди говорят,— что им в органах опеки не дают никакой консультации. Вот люди хотят понять, например, как им заполнить отчет о расходах, а им не дают консультацию. И зачем вы еще функций опеке добавляете, если они не справляются с теми, что у них сейчас?
А справки о диспансеризации? Если у вас трое детей, вы в Москве в принципе не можете за раз пройти диспансеризацию, потому что вы можете записать только двоих детей. Даже если у вас пятеро, вот вы можете подряд записать только двоих детей — так устроена электронная система. И это обязательное условие — один раз в год. Для приемной семьи с пятью детьми — это бег с препятствиями. Вот мама с шестью детьми. Задерганная, измученная, мечтает просто выспаться. Вы не даете ей то, что действительно нужно. А нужна ей, например, государственная няня. Ей нужно съездить проведать сестру, сходить в бассейн, в кино. Она работает круглосуточно, без выходных и отпуска. Дайте ей передышку. Но нет, никто этого не предусматривает.
Государственных нянь нет, зато ей дают «сопровождение». То есть вместо того, чтобы отдохнуть, она будет в очередной раз намывать полы и заплетать косы детям. И засовывать в холодильник эти пресловутые апельсины, потому что сейчас придет проверка.
Раньше опека ходила раз в полгода, а теперь каждый месяц таскается тетка из какого-нибудь ГБУ, которая в очередной раз что-то скажет ребенку — и его придется приводить в чувство целый месяц. Из сопровождения делают еще одну проверку, никакой помощи здесь нет.
— Вы сами приемный родитель?
— Я усыновитель.
— Заметно, что вы слишком эмоционально и глубоко в теме.
— На самом деле, я довольно случайно стал усыновителем, как и очень много людей. Сначала вы начинаете помогать детским домам, а в какой-то момент понимаете, что единственная помощь ребенку в детском доме — забрать его оттуда. Вы ничего не можете сделать снаружи.
Но история с этим законопроектом меня не только в личном, но и профессиональном плане очень задевает. У нас не существует никого, кто бы защищал позицию этих детей в детских домах. Я убежден, что единственный вариант помощи ребенку в детдоме — это забрать его в семью, и все, что против этого, будет вызывать у меня понятную любому нормальному человеку реакцию. Словами «ужесточить», «ограничить», «запретить» сейчас уменьшают количество детей, которые будут переданы в семью. Задача этого законопроекта — назначить виновных, а не задача помочь, устроить детей в семью — ее там нет.