В Московском доме фотографии открылась ретроспективная выставка Владимира Куприянова "О восьмидесятых (1980-1989)". Известный московский фотохудожник заставил пережить корреспондента Ъ АЛЮ Ъ-ХАРЧЕНКО приступ мучительной ностальгии.
Случайно встреченный на вернисаже знакомый на мой в общем-то вполне нейтральный вопрос "Ну как тебе?" с неожиданной запальчивостью заявил: "Да никак! Я бы вообще это все стопками в мусорное ведро выкидывал, а не по стенам вешал. Знаешь, сколько у меня такого в альбомах пылится?" Такого или, во всяком случае, довольно похожего в альбомах предостаточно пылится не только у него, но и у половины страны: в семейных архивах лежат фотографии почти отслуживших братьев, пьяненьких родственников на чьих-то свадьбах, еще не выросших окончательно детей, вывезенных на лето в деревню к бабушке, и какие-то глупости, снятые по давно забытым поводам или вовсе без них. Все это обычному человеку некогда толком даже пересмотреть, не то что рассовать по альбомам и снабдить подписями; зато в МДФ вот не поленились все это сделать и из огромного количества фотографий Владимира Куприянова двадцатилетней давности соорудили эту отдельную выставку.
Человека, забредшего на нее в поисках зрелища, ждет мгновенное разочарование. Черно-белые, старые натурально и состаренные принудительно фотографии занимают почти весь первый этаж, и их количество заставляет иного беднягу, надеявшегося увидеть в кадре что-нибудь этакое, эффектное, по-куприяновски сложно снятое, почти бежать из зала в зал. Но сам того не желая, автор обманывает обе зрительские надежды. На "Восьмидесятых" молодой Куприянов не мудрит с технологиями и способами подачи — нет тут, как на его последних выставках, ни многослойных отпечатков, ни инсталляций с пустыми стеклянными аквариумами. И снимает фотограф так просто, почти подчеркнуто без затей вещи самые что ни на есть обычные.
Выбор модели и ситуации практически не влияет на конечный результат. Свадьба в Павлово-Посаде для него так же хороша для упражнений в жанре фотолетописи, снабженной для загадочности восточными иероглифами, как и листы из дембельского альбома. Рабочие на машиностроительном заводе, светильники в только что отстроенных станциях метрополитена, отражения весов в магазинных витринах, страницы советских газет и макросъемка фактур разных лоскутов ткани — в дело идет все. После сотни-другой отсмотренных экспонатов кажется, что это просто фоторепортаж из жизни уже десяток лет как несуществующего государства, отчет мастерский, но чересчур пространный, чтобы искренне расчувствоваться.
И тут надо сделать две вещи. Во-первых, немедленно перестать рассматривать фотографии светильников, а найти серию "Прогулка". Гуляющие довольно крупно сняты сзади, и от рассматривания этих задниц ничто не отвлекает. Вот две подружки в крепдешиновых цветастых платьях, по моде перетянутых узким пояском, подхватили друг друга под локоток, вот счастливая обладательница джинсовой юбки и двух кавалеров выпячивает зад с неясного происхождения лейблом. На горизонте, где-то в просветах между руками гуляющих и щебечущих, мелькают прохожие с уже давно не выпускающимися полиэтиленовыми пакетами советского образца. А потом хорошо пойти в самый дальний зал, посмотреть пару минут на три фотографии под общим названием "Фирсановка" (лучше всего на среднюю с присевшей на корточки девочкой лет семи, что-то высматривающей на земле с ужасно серьезным выражением лица) и проверить свои ощущения. Не быть их не может, потому что даже если ваша мама, сестра или подруга никогда не носила крепдешиновых платьев и пакетов с дурацкими круглыми ручками руки ваши не вспомнят даже под наркозом, то вот такие гольфы почти до колен были у каждого советского ребенка. И каковы бы ни были эти возникшие ощущения, вплоть до ненависти к вечно болтающимся внизу кисточкам, они немедленно превращают "О восьмидесятых" в огромный и лично ваш архив. Любимый почти как тот, который хоть и будет пылиться дома на антресолях еще бог весть сколько, но так и не окажется в мусорной корзине.