В конкурсе Берлинского фестиваля почти достигнут желанный гендерный баланс: 7 из 16 фильмов сняты режиссерами-женщинами. О плодах этого эксперимента — Андрей Плахов.
«Я была дома, но…» Ангелы Шанелек — чуть ли не единственный на Берлинале фильм, в котором есть размышления о киноязыке
Фото: Nachmittagfilm
И без всякого эксперимента видно, на чем фокусируются сегодня драматурги и режиссеры, мужчины в том числе: на женских судьбах и образах. Цепкая, ловкая, самодостаточная женщина — в центре фильма «Яйцо», снятого в Монголии, чрезвычайно живописного и остроумно обыгрывающего местную фауну (лошади, овцы, козы, верблюды) и мифологию (якобы эти бескрайние степи — родина динозавров). Героиню приставляют к необстрелянному полицейскому, чтобы охранять место преступления и отгонять волков. Но атмосфера нуара быстро развеивается, уступая место гендерно окрашенной социальной драме с элементами комедии. Женщина-пастух и женщина-динозавр проявляет чудеса изобретательности, чтобы достичь своей цели — отложить «яйцо», стать матерью.
Это уверенное профессиональное кино снял фестивальный ветеран китаец Ван Цюаньань, чья картина «Свадьба Туйи», выполненная в похожем жанре, уже побеждала в Берлине в 2007 году. В сравнении с ней новая лента выглядит вторичной, но рядом с другими конкурсными работами может оказаться успешной и претендовать на призы. Меньше шансов у ее турецкой конкурентки — «Истории трех сестер» Эмира Элпера, где столь же красивый пейзаж (на сей раз горной Анатолии) становится естественной декорацией для живописания мытарств молодых женщин в патриархальных крестьянских семьях.
Совершенно контрастный фон — в австрийском фильме «Земля под ногами»: холодный технодизайн панъевропейских офисов, отелей и ресторанов, в которых протекает жизнь Лолы, делающей успешную бизнес-карьеру под крылом своей начальницы-любовницы. Но почва под ее ногами оказывается зыбкой, а психически больная сестра становится катализатором нервного срыва героини. Стоит запомнить имя актрисы Валери Пахнер. В титрах этой картины — режиссер Мари Крютцер.
Женское имя Теона Стругар Митевска и у автора македонского фильма «Бог существует, ее имя Петруния». Это уже сугубо балканское блюдо, но с феминистской приправой. Некрасивая, толстая, безработная и уже не совсем молодая девушка с дипломом историка тщетно пытается устроиться секретаршей («Тебя даже трахнуть не хочется»), как вдруг становится местной знаменитостью. На Крещение, когда отборные православные качки бросаются в воду за крестом, Петруния под влиянием какого-то импульса тоже прыгает прямо в одежде и хватает крест. Это провоцирует лавину народного гнева (если под народом понимать толпу гопников и мужланов) и претензии церковников (только мужчины имеют право овладеть крестом!). Героиня попадает в кутузку, а столичная телерепортерша пытается представить ее поступок апофеозом борьбы с мачизмом. Зрелище, выросшее из анекдота, неплохо смотрится, хотя с трудом выдерживает формат полного метра.
Агнешка Холланд как режиссер уже давно не нуждается в феминистском прикрытии. Ее новый фильм «Мистер Джонс» мог бы стать главным событием берлинского конкурса: ведь судьба британского журналиста Гарета Джонса, первым рассказавшего миру о голоде в СССР начала 1930-х и подвергнутого обструкции в свободном мире, поразительно драматична и, как ни странно, еще не была проэксплуатирована кинематографом. Джонса играет симпатичный актер Джеймс Нортон; Холланд, ученица Анджея Вайды, не понаслышке знает Россию и Украину, где происходит большая часть действия. В фильме, где показаны не только гримасы сталинизма, но и циничное легкомыслие европейских правительств, больше всего боявшихся «рассердить Сталина», очевидны параллели с сегодняшним днем. Однако большой польско-украинско-британский проект о голодоморе оказался крайне уязвим художественно. Режиссера подвела ставка на условно-символическую образность и небрежение историческим и бытовым правдоподобием. В результате одинаково неловко и даже нелепо смотрятся как сцены каннибализма в деревне под Сталино (тогдашний Донецк), так и эпизоды сексуально-наркотических оргий в московском «Метрополе» для прикормленных западных журналистов: эхо модных на заре революции идей «свободной любви».
И все же мания женской режиссуры не напрасно овладела фестивалем. Впервые в его конкурсную программу включили работу Ангелы Шанелек, которую числят одной из главных фигур «берлинской школы». Фильм называется «Я была дома, но…» и представляет собой опыт философского проживания каждого момента. Молодая вдова мучается с двумя детьми, со сломанным сдуру купленным велосипедом и прочими мелочами жизни. Даже вопрос приемщицы в химчистке, будет ли героиня сдавать пальто без гарантии, вызывает у нее экзистенциальный ступор.
Тонкая невидимая грань между «становиться» и «быть», присутствием и отсутствием оказывается более зримой, когда жизнь преображается в искусство. Например, в театральном спектакле или фильме на одной площадке соединяют профессиональных актеров-лицедеев и настоящих больных людей, переживающих свою болезнь: фальшь актеров становится очевидной, а две разнородных материи не смешиваются.
Шанелек стремится сломать барьер, достичь слияния, и ей это почти удается. Собака преследует и пожирает зайца, за чем меланхолично наблюдает осел; эта сцена так же органична, как несуразно длинный монолог героини о природе искусства или сцена репетиции школьного спектакля по «Гамлету». Выбивается из этой органики только отдающий «тарковщиной» предфинальный эпизод, в котором брат-подросток переносит младшую сестру через воду. Тем не менее это чуть ли не единственный фильм в программе Берлинале с мыслями о киноязыке, и не только.