Перед московским концертом ЛУЧАНО ПАВАРОТТИ дал интервью ЕЛЕНЕ Ъ-ЧЕРЕМНЫХ.
— Часть вашей московской программы — барочные песни. Это ваша дискуссия с модным в Европе аутентизмом?
— Нет. Последние два года, что я концертирую, я уже спел все, что можно: барокко, Беллини, Россини, Доницетти, Верди. Всех популярных авторов и все самые известные оперные арии. Для меня барочные песни — часть общей вокальной культуры.— Есть мнение, что искусство итальянского тенорового пения иссякает. Новые тенора сейчас главным образом из Латинской Америки: Хосе Кура, Хуан Диего Флорес.
— Знаете, когда я начинал 41 год назад, уже это говорили. Нет, я не думаю, что наша культура уходит. Понимаете, тенора — они прекрасны. Это очень образованный, требующий огромной работы голос. Не важно, барокко поет он или популярную музыку. Возможно, трудоемкостью подготовки хорошего тенора (так много работать просто не каждый сможет) и объясняется, что теноров не так много.
— С ХIХ века опера развивалась от театра певцов к театру дирижеров. С 60-х годов это режиссерский театр.
— Без певца ничего все равно не выйдет. Так что в оперу всем добро пожаловать. Я с удовольствием буду работать с великими дирижерами и великими режиссерами, но ведь без певцов им не обойтись. А любой певец и постановочная команда — это же все равно как Шумахер и Ferrari.
— Кто ваши любимые оперные дирижеры и режиссеры?
— Сложно сказать. В начале ХХ века, а потом в 50-60-х годах было очень мало дирижеров, которые хорошо работали в опере. Сейчас по меньшей мере десять, целых десять лучших. Наверное, нет смысла сравнивать их с Тосканини — это дирижер моей мечты. Я просто чувствую оперу так же, как он. Еще? Караян великим был, конечно. Но я вам специально называю только тех, кто умер, и ничего не буду говорить о живущих.
— Какие партии и в каких театрах вы сейчас поете?
— В марте я пел в "Метрополитен". В конце этого месяца я еду в берлинскую "Штаатсопер". После решу, куда поеду еще. И там и там я занят в спектакле "Тоска" с Кэрол Ванесс.
— У вас с ней устойчивое партнерство?
— С ней очень хорошо. Понимаете, "Тоску" сложно петь, потому что ты поешь всегда любовника (Каварадосси.—Ъ), а Тоска обычно у всех получается такая примадонна. А она... В ней есть то, что нужно: девушка из провинции, но с потрясающе сильным характером, которая полностью поглощена своим мужчиной. Это фантастическая роль. Это же была одна из самых любимых ролей Марии Каллас.
— Но именно последняя в жизни Каллас "Тоска" и поссорила ее с Джузеппе ди Стефано. Это я к тому, что опера провоцирует певцов на сильные чувства и в жизни. Воспользовались ли вы этой отличной возможностью кого-то полюбить, а кого-то возненавидеть?
— Возможно. В какой-то степени. Сразу говорю: в сопрано я никогда не влюблялся. Я вам скажу: тенор — это всегда герой, и потому он протагонист сразу всех сильных чувств, он всегда любит, ненавидит. Взять того же Каварадосси, который любит Тоску, но ненавидит Скарпиа. А вот меня, вы знаете, почему-то ненавидят баритоны.
— Это по опере или по жизни?
— Скажу вам, в личной жизни я очень счастлив. Но я держу ее от сцены подальше. Я очень люблю свою семью, своих дочек. И не желаю ни им, ни себе страстей, которыми так славилась оперная среда.
— Но вы же не только оперный, а давно и герой популярной во всем мире тройки теноров, от которой, как я поняла, произведен проект "Паваротти и его друзья".
— Почему я это делаю и почему мы выступаем втроем? Я посол мира и доброй воли ООН. Собственно, Каррерас эту историю придумал, когда он болел лейкемией. Меня соблазнило, что вся прибыль отдается детям. С музыкальной точки зрения я тут ничего не решаю. Организация, продюсирование — это не по моей части. Я такой дикий цветок.
— И каков режим у "дикого цветка"? Вокализы поете?
— Да. Каждый день. Двадцать два часа.