выставка авангард
В Московском центре искусств на Неглинной проходит выставка "Владимир Издебский и его салоны". Это первая выставка, посвященная одному из забытых кураторов русского авангарда, чья роль в его пропаганде была чрезвычайно высока. Рассказывает ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Выставка делится на три части: творчество самого Издебского, картины русских художников из Русского музея, экспонировавшихся на его салонах, и цветные ксероксы с картин французских художников, которые также могли быть на этих салонах. Она производит впечатление скорее качественной заявки на выставку, чем ее саму,— понять по этой реконструкции, чем все же были эти салоны, довольно трудно, а оценить Издебского как художника и того сложнее.
В 1909 году молодой энтузиаст Владимир Издебский, сам скульптор, решил провести передвижную выставку художников русского и европейского авангарда по русской провинции. Провел две: одну в Одессе, Киеве, Петербурге и Риге, вторую (в 1911 году) — в Одессе, Николаеве и Херсоне. Выставки (назывались они салонами) были гигантскими — во второй участвовало 194 художника — но от них сохранилась только провинциальная пресса плюс каталог с перечислением работ под условными названиями ("Этюд", "Дом"); опознать, что там было выставлено, трудно. В этот момент Издебский претендовал на роль Дягилева русского авангарда — таких масштабных акций ни до, ни после уже не проводилось, но после второго салона он почему-то остановился.
В 1918 году Владимир Издебский эмигрировал в Польшу, затем в Париж, в 1939 уехал в Америку и там дожил до 1965 года. Его "вытащили" американские исследователи авангарда, Камилла Грей и Альфред Барр; в конце 50-х он дал множество интервью и действовал как эксперт по русскому авангарду. На этом фоне появился и интерес к его работам, но у него были только вещи 50-х годов. Его дочь большую часть передала в Русский музей. Это коллажи и гипсовые модели — в музее с них сделали бронзовые отливки, которые и экспонируются. Вещи это камерные, в них чувствуется усталость человека, который работает с известной инерцией, и если рассчитывает на какой-либо интерес, то скорее академический. Вкус художника Издебского 1950-х эклектичен, он мешает реминисценции 1910-х годов с тем, что увидел в Париже 30-х, иногда вылезает Цадкин, часто Матисс, иногда — сюрреализм, а в коллажах ощущается даже что-то поп-артовское. Понять, что он отстаивал и чего хотел в 1910-е годы, на этом материале невозможно.
Но и по составу его салонов этого тоже нельзя сделать. Он активно продвигал Василия Кандинского, превращая его в русского художника номер один (в салоне 1909 года участвовало 53 работы), Ларионова и Гончарову, Лентулова, Машкова, Давида Бурлюка, то есть первые имена русского авангарда в его ранней, доабстрактной фазе, но одновременно на тех же салонах выставлялись и Грабарь, Крымов, Добужинский, Бакст, Фомин — фигуры, от авангарда далекие, а то и прямо оппозиционные ему. То же касается западной части салонов, где рядом с Матиссом и ван Донгеном показывался Одилон Редон. Все это вместе Издебский, судя по его докладу "О новом в искусстве", прочитанном на вернисаже в Одессе, воспринимал как "импрессионизм", что делает его художественную программу уж вовсе загадочной. Его тексты не помогают, являя собой образцы бессмысленной художественной риторики: "К глубочайшему синтезу идет искусство наших дней. Тайну тайного, святая святых современного духа, вечное чудо жизни раскрывают краски и линии. Художник разбил старые формы. Он уже тоскует в хаосе и надоело ему тешиться самоцветностью красок и солнц. Он ищет нового синтеза. Новой яви для тайны своего духа".
С этой, откровенно говоря, кашей в голове и не установившимся вкусом Владимир Издебский осуществил едва ли не самые громкие выставки русского авангарда. Рассматривая эту выставку, постоянно недоумеваешь, как это ему удалось. Тут, может быть, стоит обратить внимание даже не на оригинальные работы русских авангардистов, а именно на цветные ксероксы, которые руководитель Центра искусств на Неглинной Марина Лошак вывесила в золотых музейных рамах, подчеркивая роскошность акций Издебского. Судя по прессе, в провинции да и в Петербурге его салоны воспринимались как последнее слово прежде всего европейской живописи. С этим и связан был их успех — еще бы, наконец-то в Херсон и Николаев привезли искусства из Парижа. Русских же воспринимали в жанре подражателей. "Салон,— писали 'Биржевые ведомости',— сыграл разоблачительную роль. Путем наглядных сравнений вы видите, как безбожно обкрадывали отечественные модернисты западных, более искусных, культурных и самостоятельных". Плюс к этому успех обеспечивала реакция академического лагеря. Илья Репин, вообще маловоздержанный на язык человек, на выставке в Петербурге изошел проклятиями, растиражированными всеми и вся. Так что схема получается следующая: выставляется Запад, он культурный и прогрессивный, рядом наши, подражающие Западу, потом на сцену выпускаются ретрограды, тянущие нас назад,— и публика рукоплещет.
Если это так, то это очень забавно. Исторически оценка "Биржевых ведомостей" никуда не годится: Кандинский, Ларионов и Гончарова в тот момент никак не обкрадывали тех западных искусников, которых показывал Издебский, а напротив, сильно их обгоняли. Традиционно наше представление о 1900-1910-х годах строится на том, что русская школа наконец обрела самоуважение, и оценку свою строила не по принципу того, насколько оно похоже на последние картинки из-за границы. И даже это самоуважение одного из ведущих центров мирового искусства как-то принято противопоставлять сегодняшним взглядам художников, кураторов и галеристов — сегодня нам можно привить что угодно, лишь бы было засвидетельствовано, что где-то на Западе делают то же самое. А оказывается, это совсем не сегодняшняя, а самая традиционная стратегия русского авангарда, и Владимир Издебский тому пример. Он не слишком разбирался в происходящем, не обладал безупречным вкусом Дягилева или Щукина, утверждая авангард, он играл на самом простом — на русском комплексе провинциальности. И выиграл.