В венском Музее Леопольда идет ретроспектива одного из главных революционеров в истории австрийского искусства Эгона Шиле. Выставка хороша тем, что постоянно обновляется. Ее нынешнюю версию разглядывал Алексей Мокроусов.
Сто лет назад автопортрет Эгона Шиле не мог рассчитывать на благосклонное отношение зрителей
Фото: Алексей Мокроусов, Коммерсантъ / купить фото
Выставка Эгона Шиле (1890–1918) в Музее Леопольда постоянно меняется. Большую ее часть составляет графика со строгими условиями экспонирования — не более трех месяцев подряд. Чем обновлять, кураторы не беспокоились: у музея едва ли не лучшее собрание Шиле в мире. Его основатель, доктор Рудольф Леопольд, начал коллекционировать этого бунтовщика в искусстве, а с ним и многих других авторов венского модерна, от Густава Климта до Рихарда Герстля, во времена, когда большинство из них оставались под подозрением.
Их имена напоминали о кризисе стабильности, охватившем венское общество в начале ХХ века. И без того раздавленная теориями Фрейда и неожиданно раскрепостившимися желаниями венская элита, с приятным рвением посещавшая вернисажи и премьеры, с трудом выносила откровенные рисунки Шиле и его старшего товарища Климта; художественное зрение, ставившее анархию личного выше коллективного договора, раздражало. Новые формы требовали нового союза — так появился Сецессион. Его участники верили в скорый триумф над салонным историзмом и главенствующую роль искусства, арт-утопия выглядела не менее опасной, чем идеалы политических революционеров.
Выставка «Эгон Шиле. Юбилейный показ. Перезагрузка» объединила 120 полотен, рисунков и акварелей, больше полусотни автографов писем и стихотворений художника. Среди разделов — «Я» (для Шиле важнейшая тема, он создал более 170 автопортретов), «Мать и ребенок» (об анализе отношений этого художника с матерью Фрейд мог бы только мечтать), «Ландшафты» и «Городские виды», где торжествует новая оптика, и, конечно, «Женщины», ключевой сюжет наследия и биографии.
Столько ню и столько эротических поз, которые бесконечно фиксировал Шиле, выдержит не всякое сознание, последствия у эстетического шока были и юридические (художника судили за развращение юных натурщиц), и уголовные (отцы-крестьяне этих самых натурщиц сами пытались его наказать), и семейные. Долгие годы Шиле жил с моделью Валли Нойциль (о выставке, ей посвященной, см. “Ъ” от 7 августа 2015 года), но так и не женился. Зато навсегда сохранил ее имя в истории искусства благодаря нескольким шедеврам, например «Кардиналу и монахине» — экспрессивной картине о запретной страсти, полемичной по отношению к романтично-благостному «Поцелую» Климта. Полотно Шиле сначала показали, а затем отправили в Бельведер, открывший выставку о том, как формировалась здесь коллекция художника, сейчас его вернули. Жест символический — раньше «Кардинал» принадлежал Бельведеру, в 1955-м его включили в первую послевоенную экспозицию, но возмутилась церковь, так картина оказалась частью собрания Музея Леопольда.
Но главное в «Перезагрузке» — диалог Шиле с нашими современниками, с объектами и фотографиями француженки Луиз Буржуа, американки Хлои Пин, немца Максимилиана Прюфера, австрийской художницы Элизабет фон Самсонов (она создала инсталляцию специально к выставке). Каждой из работ нашли пару в наследии Шиле. Фотография провокационного «Self-Performance» Юргена Клауке (1972–1973), где автор прикрепил к груди два вибратора, перекликается с андрогинно-пубертатным «Сидящим обнаженным» (автопортрет) (1912). Тела, нарушающие табу, выглядящие как гибриды полов и идентичностей, становятся предметом радикального исследования. Рядом с откровенным рисунком обнаженной женщины стоит офисный стул с деформированным безголовым телом из ткани, «Tracey» Сары Лукас набита старыми нейлоновыми чулками — это привет началу прошлого века с его сложным отношением к женщине как к объекту похоти и одновременно новой социальной героине, феминистке и активистке.
Возможно, художники лучшие интерпретаторы и аналитики искусства. Но интервенция современности в пространство классического модерна не всем по вкусу: дескать, хотели прикоснуться к святому, а встретили нынешних недоклассиков. Вряд ли, впрочем, ворчуны понимают, как мало различий между их реакцией и реакцией современников на работы Шиле: отторжение сопровождает почти все, чему предстоит стать нормой.