В Третьяковской галерее открылась выставка "Пути русского импрессионизма". 150 картин из собраний Третьяковки и Музея русского искусства в Миннеаполисе показывают глубокую таинственность русской души в восприятии французской культуры. Рассказывает ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Год назад Русский музей показывал выставку такого же имени, но иного состава. Различие определялось отношениями Русского музея и Третьяковки, которые ведут себя, как "Би Лайн" с МТС — ни SMS послать, ни взаимного роуминга. Там русский импрессионизм рассматривался на примере коллекции Русского музея, здесь — на примере Третьяковки, но поскольку художники одни и те же, то выглядит эта выставка как сиквел, "ПРИ-2".
Уже на "ПРИ-1" все отмечали странность сценария. Устроители выставки убеждены, что импрессионизм — это везде, где есть свободный мазок, посему на путях русского импрессионизма появлялись фигуры, вроде как отношения к нему не имеющие. В качестве русского импрессионизма можно посмотреть мастеров модерна, авангарда, соцреализма и сурового стиля 60-х — уверен, что если бы я вновь, как 15 лет назад, сдавал экзамен по русскому искусству нынешнему директору экспозиции ХХ века Третьяковской галереи академику Александру Морозову, он бы меня с этой ахинеей отправил куда подальше. Но теперь на устроителей напал какой-то пассеизм, и они, похоже, вернулись к концепции эпохи сталинских соколов Кеменова и Варшавского, бичевавших любые отклонения от академического канона как "импрессионизм".
Но все-таки "ПРИ-2" — принципиально новый продукт, потому что это совместное русско-американское производство. Правда, партнер у Третьяковки для такой выставки несколько неожиданного калибра, пригородный музей Миннеаполиса, штат Миннесота (то есть даже не какой-нибудь тверской областной, а скорее порховский районный краеведческий), но уж, во всяком случае, это не Русский музей, а настоящий американский. Удивительный человек из кукурузной житницы США Реймонд Джонсон неведомо с какого переляку (как сообщает пресс-релиз, для устроителей это было "действительно неожиданное открытие") накупил уйму картин правого крыла Союза художников России — братьев Ткачевых, Гелия Коржева, Алексея Грицая — и завещал их родному штату. Просто "Твин Пикс" какой-то, а теперь эта продукция временно вернулась на родину, где такого добра вообще-то много, но все без американской бирки, а это большая разница. Потому что хотя эти художники — певцы русской самостийности, а все же оценка бесовских американских империалистов есть, как ни говори, доказательство и утирание носа всяческим продажным авангардистам, которых никто и в Миннесоте не берет.
Устроители уделили этим, так сказать, поздним импрессионистам большое внимание, несколько сократив присутствие хрестоматийных фигур. Кто пойдет на эту выставку в надежде увидеть, скажем, классические произведения Серова, Коровина, Грабаря или Юона — будет разочарован. Они там есть, но по одной-две картины, и не самые для импрессионизма характерные, и представлены они скорее для того, чтобы показать истоки могучего импрессионизма сталинской эпохи — Аркадия Пластова, Сергея и Александра Герасимовых, Кукрыниксов, а также импрессионистов хрущевской оттепели и в особенности брежневских весны и лета. Ну что же, которые считают, что русский импрессионизм — это что-то другое, могут спокойно пойти в залы Третьяковки или в Русский музей и наслаждаться себе "Стригунами на водопое" Серова или "Февральской лазурью" Грабаря. А здесь — новый взгляд на русский импрессионизм, что всегда отрадно, а в данном случае еще и неожиданно.
Марина Цветаева в свое время обратилась к Владимиру Маяковскому с проникновенными строчками: "Я знаю, ваш путь неподделен, / Но как вас могло занести / Под своды таких богаделен / На искреннем вашем пути". С теми же словами мог бы обратиться к импрессионизму какой-нибудь Эдуард Мане, если бы узнал, что произойдет с его детищем через 60 лет на русской почве. Потому что начиналось вроде как с "Портрета Жанны Самари", а кончилось импрессионистической картиной Василия Нечитайло "Красный партизан". Может с точки зрения новых искусствоведческих взглядов что Жанна Самари что красный партизан — один импрессионизм, а вот по-человечески — очень разные вещи. Понимаете, в Жанне есть какая-то парижская воздушность, мимолетность, есть восхищение мгновением ее счастливого лица, смешливой зеленой искрой в ее длинных ресницах, кажется, даже есть аромат ее духов, эх, а в партизане этого нет. Даже страшно представить себе, какой у этого деда густопсовый аромат, но главное, в этом аромате нет никакой мимолетности, это, напротив, очень такой постоянный запах. Водку им хорошо занюхивать, вот. Есть в этом мужике, знаете, такая деревенская устойчивость, упертость, он тут всегда вот так сидит, разве что сегодня, по весенней, изображенной на картине погоде, немного рассупонился, разопрел и пахнет гуще.
И это как-то характерно для всего пути русского импрессионизма, который представлен на выставке. Главное желание художников на этом пути — остановиться. Можно сравнивать не красного партизана с Жанной Самари, а "Французское кафе" с "Обедом артели" — тот же эффект. Французский импрессионизм ищет случайности, мимолетности, неповторимости — русский ищет такого закономерного, постоянного, изо дня в день повторяющегося явления, лучше чего-нибудь из славящегося размеренностью крестьянского быта, какой-нибудь обед в поле, косьбу или поездку на телеге. Свобода мазка здесь восполняется постоянством изображенного явления — как ни малюй, все равно узнаваемо. И так из поколения в поколение, от Союза русских художников к Союзу художников РФ все тянут они эти свои струпья-краски по крестьянским тулупам и тянут. Не путь импрессионизма, а какой-то безнадежный тупик.
Одно непонятно — зачем им импрессионизм. Ну ничего более противоположного импрессионизму нет, чем эти мужики в тулупах и дебелые голые натурщицы в полях. Их бы рисовать и рисовать крепкой реалистической кистью, так нет. Таинственное это явление. Я вот думаю, может быть, если уж в целом в концепции импрессионизма решили вернуться к взглядам Кеменова и Варшавского, может, стоит пойти еще дальше? В самом начале русского импрессионизма крепкие реалисты-передвижники пеняли Павлу Третьякову, купившему "Девочку с персиками" Серова, что он, дескать, "прививает сифилис русской живописи". Может, правильно? Нет, конечно, кому-то солнце и воздух, этих мы знаем и любим, но их-то на выставке почти и нет. Может, кому-то и — сифилис? Вот ведь привил, и теперь у них кожа не пойми с чего в свободные мазки сто лет распадается.